за визой. Ехать раньше, оставив его одного, – этого он себе не мог позволить.
От Иосифа тянуло свежим морозным волшебством и сладостью – душком магазина специй. Сверкающая лысина напоминала румяную верхушку круглого рыбного пирога: воткнуть бы в него ножик, выпустить горячий пар и обжечь им нос, а потом отрезать ломтик. Эта картина вернула Джеку чувство полноты жизни и уюта; вспомнились не только свежие пироги из детства, но и лысина дяди. Он его похоронил на днях. Именно поэтому Джеку захотелось обнять этого старика, прижаться к нему по-собачьи и уснуть. Мягкое кресло впитало Джека. Он сильно устал, но преодолевал сонливость, чтобы насладиться первым в жизни полётом и не пропустить ничего интересного. Уютное сидение победило Джека и стало ему колыбелью. Он уже начинал погружаться в глубокий сон, где видел своего дядю живым – тот рыбачил с лодки.
Пилот что-то невнятное сказал в микрофон, и Джек проснулся. Он навсегда оторвался от восточного края мира, где прожил четверть века, и провожал с высоты эти земли; он никогда больше сюда не вернётся, и этот осколок земли теперь как-то будет жить без него. Джек оглядел соседей по бизнес-классу. Мария, с мотком медных проводов на голове, и ухоженный Дмитрий, завсегдатай салонов красоты, восхищались собою, глядясь во всё, что способно отражать. Старик Иосиф находился справа, и в тихом звучании двигателя был слышен шелест шестерёнок его бурного мышления: что-то он скрывал. На столе между ними истекала в поту холодная бутыль с бело-рисовой мутью и японскими иероглифами на чёрной этикетке. Иосиф взял в руки этот японский снаряд и под углом в сорок пять градусов изящно проворачивал бутылку, удерживая другой рукой пробку. Элегантно, без хлопка, он выпустил пшик. Душок порохового дыма рассеялся из стеклянного жерла. Пробковую гильзу Иосиф положил в карман пиджака – возможно, на память. Он полюбовался цветом напитка несколько секунд и разлил его по наклону стеночек трёх бокалов. На запотевшей бутылке остался призрачный сухой след от его руки. Он вытер ладонь об ладонь и сказал Марии и Дмитрию:
– За взлёт. Пусть гравитация не помешает вдохновению.
Все выпили, кроме Иосифа. Он только смочил губы. Старик неодобрительно смотрел на эти вытянутые фужеры. Невозможно пить – в них упирался нос. Других не было. Мария жадно смотрела на бутылку – там оставалась половина. Она облизала губы, поглядела на Иосифа и налила себе ещё, не спрашивая согласия на это. Причмокивая, залпом выпила бокал. На её зубах отпечатались красные следы помады. Она хотела выпить сразу же ещё, но было как-то неловко. Глаза её расслабились, и она подобрела. Теперь её медная «бабетта» была к лицу, и она уже чуть больше походила на француженку. От её недельной причёски шёл запах цитрусового лака для волос – там скопилась уже пара баллончиков. Чуть задень монолит её «бабетты», и эта половинка круассана на голове осыплется в рыжий песок. Мария неприлично облизала каплю шампанского на пальцах и подтёрла салфеткой чёрные расклёшенные брюки на упитанном бедре с внутренней стороны. Она глубоко вздохнула пышной грудью – ей было тесно в мире обтягивающего декольте – и