все-таки на хинди. Я как могла переводила Белке, но картинка была так хороша – прелестная героиня, цветы, море, корабли, зелень! – что смысл не имел особого значения. Мы вышли из кино совершенно примиренными с собой и миром. Все было прекрасно – все, кроме одного момента: Хуссейн не звонил. Я надулась, а надувшись, и сама писать ему не стала, вернулась домой и мрачная легла спать. Сообщения в воцапе посыпались около часа ночи: «Где ты? Как день?» «Приходи пожелать мне good night62», – написала в ответ я. Хуссейн пришел и встал в коридоре под нашей дверью, на всеобщее обозрение.
– Неужели обязательно устроиться так, чтобы всем было видно? – негодовала я. Понимая, как быстро разнесутся слухи, я все еще пыталась скрыть что-то от общественности. – Пойдем на крышу!
На крыше мы уединились, защелкнув за собой дверь на замок. Площадка поделена на две части: на большей половине стоят солнечные батареи и водонапорная башня, там просторно, и сверху видна половина деревни. Я больше любила маленькую, уютную, край которой заслоняло манговое дерево. Его ветви переваливались через перила, по бордюру выхаживали вороны и бегали белки. Под открытым небом, казалось, можно целоваться часами, но Хуссейн был нетерпелив, и потянул вниз, к себе в квартиру. Я предвкушала томный вечер со своим новым любовником, но тут началось паломничество! Мы едва успели скинуть одежду в угол, как раздался первый звонок в дверь, за ним еще один, еще. Хуссейн натянул штаны, вышел, вернулся, снял их… звонок. Так повторялось раз за разом – Хуссейн вскакивал, подходил к двери, что-то кричал и возвращался. Оказалось, мой араб был душой и центром тусовки, и, заскучав этой ночью, вся школа парами, тройками и по одному приехала к нему. К утру, когда я, устав от шума, уснула лицом в кровать, в кухню ввалилась целая компания. Хуссейн поцеловал меня в ухо и прошептал:
– Я поднимусь с ними наверх к Ахмаду и вернусь.
Когда я проснулась, его не было. Меня распирало от раздражения. В эту ночь я столкнулась с типичными чертами арабского мужчины: с любовью к бесконечным посиделкам и с «уважением» к друзьям, которые могут прийти когда захотят и делать что хотят и выставить которых ты не имеешь права. Еще одна черта была исключительно Хуссейновой – он мог уйти на пять минут, заблудиться в голубой дали и вернуться через полсуток, а то и не прийти совсем. Я собрала вещи и, не закрывая квартиру, ушла. Хуссейн объявился на пороге студии как ни в чем не бывало, когда я уже приняла душ, переоделась и была готова к выходу в школу. Его глаза были круглыми и невинными.
– Я пришел поцеловать тебя, как ты?
А я устроила разнос. Я возмущалась, размахивая руками на том же самом месте, где вчера требовала не привлекать к нам внимания. До меня дошло, что слово «личная жизнь» можно исключить из лексикона. Хуссейн похахатывал, он был неистощимо добродушен. Дождавшись, когда я закончу ругаться, он нежно чмокнул меня в щечку:
– Ахмад спит. Я тебя