пальцами, которые раненый прижимал к лицу, обильно сочится кровь. Он уже готов был пробежать через двор, но обернулся посмотреть на управляющего и ключницу. Оба они опустились на колени рядом с раненым и взирали на мальчика так, будто он привидение.
– Гадина! – выкрикнул Уго тоненьким, будто проволока, голоском, выплескивая в оскорблении все накопившиеся страхи.
А потом Уго побежал. Пронесся через дворик, через зал с больными и, не останавливаясь, припустил по Госпитальной улице прочь от города, до самого госпиталя Сан-Лазаро. Мальчик свернул, только завидев впереди новую стену и ворота Сант-Антони: у ворот могли стоять стражники.
Местность вокруг беглеца снова сделалась необитаемой: рядом с госпиталем для прокаженных не было даже лачуг. Убедившись, что никого рядом нет, Уго забрался в чей-то огород и вытащил из земли две еще зеленые луковицы. Мальчик знал, что за такой проступок полагается наказание, а денег, чтобы заплатить установленный штраф, у него не было. Но он отбросил опасения, почувствовав горький вкус и жесткую плоть луковицы. Ну какой штраф возможно наложить за поедание таких отбросов? Уго шел, не разбирая дороги, с трудом пережевывая кусочки, которые приходилось отрывать зубами. Уго думал о матери, об их разговорах украдкой возле Святой Марии у Моря после окончания мессы. Когда сын излагал Антонине свои планы на будущее, она улыбалась и крепко обнимала его, очень крепко. «Я плачу от радости, – говорила мать. – От радости, сынок». И снова обнимала его так крепко, что у мальчика перехватывало дыхание, но он никогда не жаловался: ему нравилось. И как теперь признаться матушке, что все его мечтания рассеялись. Такая новость привела бы ее в отчаяние. Она бы снова плакала… но в этот раз от горя. И виноват был бы он, Уго. Теперь Антонина состарится простой служанкой в доме у перчаточника.
Мальчика душили слезы. Он нашел себе укрытие под дощатым навесом, который, вероятно, когда-то являлся частью бедняцкой лачуги, ныне покинутой. Уго сел на пол и уже поднял руку, чтобы выбросить остатки второй луковицы, словно желая избавиться от всех своих невзгод, но в последний момент передумал и отложил луковицу в сторону. Он подумал о сестре. Арсенда тоже опечалится; впрочем, ее чувства никоим образом не отразятся на размере приданого, которым обеспечит девушку эта паскудная монахиня, чье имя Уго никак не мог запомнить. Арсенда выйдет замуж за хорошего человека.
Темнело в апреле медленно. Как же красиво такое вот розоватое свечение над морем! Уго попробовал отыскать нечто подобное среди огородов и возделанных полей. Но что может быть прекрасного в закатном свете над грядками лука? Впервые за долгое время мальчик улыбнулся, и улыбка его переросла в хохот. Лук! На сей раз Уго зашвырнул остатки своего ужина как можно дальше. Потом вздохнул, и вскоре сон положил конец этому дню, причинившему Уго столько тревог.
Мальчик проснулся с первыми лучами зари и обнаружил, что ноги его босы. Ночью у него украли его великолепные абарки с кожаной подошвой, а он даже не почувствовал! Уго оглядел свое пристанище и попробовал вспомнить: а вдруг