же мнения, потому что невозможно было казнить всех, кто принимал участие в резне, – это ведь половина Барселоны.
Перед замком викария снова стало оживленно: прибывали городские советники. Люди теснились к старым воротам, поближе к виселицам. Торговцы пшеницей собирали товар. Все пришло в движение в этот ясный августовский день, и тогда со знаменитой своими ювелирными лавками улицы Мар, ведущей к площади Блат от Святой Марии, послышался раскатистый гул. Мало кто обратил на него внимание: люди глядели на ворота замка, лишь некоторые оборачивались в ту сторону, откуда доносился гул, который все нарастал и приближался, пока наконец не перерос в топот и ор. Уго все это уже пережил в прошедшую субботу. На площадь Блат вывалила толпа, вооруженная арбалетами, дубинами, ножами и мечами, а теперь еще и под боевыми знаменами.
– Да здравствует король и народ! – выкрикивал стройный хор.
Бунтовщики остановились перед городскими советниками, вышедшими из замка для переговоров. В знатных горожан полетели арбалетные стрелы. Одному советнику стрела пронзила грудь, он погиб. Толпа смела солдат викария и тех стражников, что пришли на подмогу. Не встречая сопротивления, мятежники ворвались в замок и выпустили на свободу всех узников – не только кастильских моряков.
Уго видел, как с виду миролюбивые горожане – вроде того, что недавно возмущался его пристальным взглядом, – переходят на сторону бунтовщиков. Бóльшая часть двинулась к Новому замку, где укрывались евреи. Некоторые бросились в церкви, чтобы колокольным звоном призвать к бунту крестьян из соседних поселков. Кто-то уже открывал городские ворота, впуская в Барселону крестьянское ополчение; девизом служил выкрик: «Большие разорили маленьких!»
Крестьяне легко понимали смысл этого девиза. Дурные обычаи наделяли феодалов огромной властью над сервами-землепашцами[13]: право переспать с крестьянской невестой в первую ночь, право унижать и наказывать вассалов, право требовать особых услуг, всяческие несправедливые поборы – все это в последнее время только глубже укоренилось. Черная чума 1348 года и трагическая убыль населения привели к запустению на полях. Единственный метод, к которому прибегали феодалы, включая и Церковь, чтобы ограничить подвижность тех, кто работал на их землях, – это все более жестокое закабаление сервов.
Итак, крестьянам был вполне внятен смысл девиза; то же касалось и простых горожан: уже давно многие владетельные барселонцы перестали вкладывать средства в торговлю, заинтересовавшись землями и привилегиями, тем самым стремясь превратиться в городских патрициев, наделенных теми же правами, которыми обладала королевская знать. И если все городские сословия (купцы, мастеровые, ремесленники) процветали, когда патриции и богатые граждане заботились о благе города и направляли деньги в коммерцию, то теперь многие оказались на пороге бедности, поскольку их правители переключились на вложения, не несущие выгоды другим