полном распоряжении. Все для вас, дорогие, чтоб вас.. Далеко не расходимся, мы вернемся через двадцать минут.. Ну и через двадцать минут эта самая, самая-самая.. десертик самый.. для вас.. Вам предстоит интимное свидание с самой царицей ночи! А пока инджой еселф, погодьте трошки.. В перерывчик наслаждайтесь музычкой и прелестными закусками, и вам и нам на радость! Скоро вернусь, не скучайте. Чао! Бай-бай! – расплылся снова полюбовной улыбочкой, – музон им врубай.. – гаркнул напоследок кому-то за кулисы.
Громыхнуло по расшатанным колонкам «Лебединым озером».
– Вырубай нахер шарманку! Бабу давай! На кой собирать всех было? Классику слушать? Дома с женой послушаю! – тут и там негодующие крики по толпе встречали вступительные воздушные аккорды.
Я остался на трибуне. И кагор с даровыми бутербродами с подношения дьякона не брал. Вот когда в прихожей щелкнуло, не иди ты, зачем.. а теперь мерзко, и за себя же мерзко, они-то тут при чем.. Теперь на манеже семенили уборщики, отдирающие ужин укротителя змей от полового покрытия арены. Трибуны редели, расходились желающими набить или опростать животы да мочевой пузырь. Оставшиеся обсуждали с их же слов «тухловатую программу», но и верили, что «клубничка поправить все может»; душком по залу бранились на назойливость затянувшихся валторн.
Раздались два сигнала, призывающие снова занять свои места. При третьем потушили свет. Зрители уставились в черноту сцены. Затянутое томление прервалось таинственным уже голосом конферансье:
– Дамы и господа.. Ах, впрочем, каламбур.. Где ж тут дамы?.. да и где ж тут господа.. Избранные самцы мира сего! Так вот надо бы подходить. Через мгновение она появится на сцене. Она! Та, которую вы ждали весь вечер. Она, царица ночи и дитя Луны, ундина страсти, вершительница самых сокровенных желаний! Селина, пламенная и нерукотворная!
В кругу манежа вспыхнули свечи. Откуда-то пустили едкий дым, клубы которого, курясь, поднимались ввысь, под купол. Заиграла тревожная тягучая музыка дуэта скрипки и клавесина.
Сторонний, мерцающий свет, густой дым.. мало что можно было разглядеть.. Чрез некоторое время и спадающую пелену я начал различать силуэт женской фигуры. Он то тонул, исчезая в сладостных клубах, то на миг воскресал белизною линий. Следуя порывам скрипки, танцовщица танцевала танец обнаженного откровения, любой танец – обнаженное откровение, мне кто-то говорил, поэтому я не танцую.. кружилась она в волнах смоляных локонов, которые в выпадах ее стелились по пологу манежа. Прогиб спины, и в паузе я – глазами беглец, придержанный вдохом, по ней, и под ней – бутон не распустившихся еще лилейных створок.
Но видел я ее другой, потому здесь я затираю абзацами.. Белые молнии, плечи секли спадающий дым. Точеная острота, это не плечи, движенья их плавны, переливны, грудь ее завершалась ею.. судорога мышц.. а руки то змеями возносились к куполу, то безвольной плетью им падать, к патоке, к ущельецу, к коленям..
– Пошлость твоя убивает.. – бывало, позже