творение. В результате оно влезло в «москвич», и одной Ленобластью можно было не ограничиваться.
Выездные испытания несли и непредвиденные опасности, так профессор столкнулся с черными копателями, искавшими клады в развалинах. Усмотрев в нем конкурента, они погнули штативы и едва снова не разбили аппаратуру. В другой раз Забаву застали деревенские забулдыги, и пришлось играть осветителя, отставшего от съемочной группы. Его силой заставили «крутить кино», но проявившийся в периметре дружок компании, давно почивший от пьянства, пустил всех врассыпную.
Время шло, палеотроп открывал новые возможности, но в жизни его родителя ничего нового не происходило. Храня верность науке, о создании настоящей семьи Архимед Иванович не заботился и, будучи единственным и поздним ребенком, в конце концов, остался один. Но когда одиночество становилось невыносимым, он не спешил к людям, а расставлял штативы, садился в сторонке и тихо наблюдал за моментами счастья, не замутненными человеческой памятью. Там нарядная мама накрывала на стол, встречая гостей, а папа полол клубнику, сидя на раскладном стульчике, в белом чехле от флотской фуражки на голове. Забава смотрел на них, еще молодых, моложе его сегодняшнего, смотрел и на себя, вьющегося вокруг беззаботным мотыльком, и слезы текли по щекам, застревая в усах и бороде…
– Дамы и господа, наш самолет начинает снижение, – прозвучал в динамиках голос первого пилота. – Просьба сесть в кресла и пристегнуться!
Профессор отвернулся от иллюминатора и, встретившись взглядом с красавицей Полиной, учтиво улыбнулся и защелкнул пряжку ремня.
Глава пятая
Атланты
Клагенфурт остался далеко позади. Вдоль шоссе тянулось озеро с разноцветными пятнами яхт и катамаранов – их множество в будний день говорило о популярном курорте.
Архимед Иванович задумчиво созерцал далекий белый парус.
Предстоящая встреча с Атласом-старшим, предполагая праздничную атмосферу, вызывала у него и чувство неловкости. Он всегда считал крупный капитал чем-то недозволительным, как единоличное обладание оазисом, к которому заказан проход измученным зноем путникам. К тому же вмешивалась пресловутая мифология, напоминая, как титан Атлас подговорил Гесперид украсть золотые яблоки в саду Геры, чтобы самому отнести их царю Эврисфею, бросив Геракла держать небо вместо себя. Впрочем, любая расчетливость была чужда Забаве с его вечно очарованным взглядом и убежденностью, что капитализм априори поражает нравственность.
Отец Адамаса был олигархом новой волны, сделавшим состояние не на распродаже суверенных ресурсов, а исключительно за счет собственного инвестиционного таланта и редкой разносторонней эрудиции. Популярный глянец, лежавший в салоне, ставил его тридцать третьим в списке успешных российских предпринимателей. Троллейбус с таким номером возил Архимеда в музыкальную школу.
– Вас ждут такие вкусности! – Полина, сидевшая рядом, вдохнула воображаемый аромат,