ссорах Бехлюль всегда старался выйти победителем, вспыльчивые выпады Нихаль тонули в насмешках и хохоте Бехлюля, на которые ей нечего было возразить. Между ними всегда была проблема, которую нужно было уладить, ссора, которой следовало положить конец.
Такого рода отношения всегда держали их в тонусе, заставляя соперничать и ждать удачного случая, когда внезапно озарившая умная и тонкая мысль позволит одному из них одержать верх в сражении, в котором не было победителя. Они искали друг друга, после каждой ссоры мирились, сначала они смеялись, полностью забывая про раздоры, потом вдруг одно слово, один взгляд, пустяк – и снова ссора: Бехлюль словно развлекался, подначивая ребенка, Нихаль же приходила в бешенство от его притворной задиристости.
Сегодня у Нихаль не было сил спорить. Когда она вышла, где-то в самой глубине сердца Бехлюля шевельнулось сострадание, откликнувшись ноющей болью, она возникла против его воли, и ему никак не удавалось ее заглушить. Пристроив наконец фотографию на японский веер, он немного отступил назад и, руководствуясь своей философией ничему не придавать значения, утешил себя:
– Через неделю она наверняка привыкнет.
Он смотрел на фотографию, но не видел ее, голова все еще была занята этими мыслями. В какой-то момент он вспомнил слова своего дяди.
– Да, – сказал он себе. – Прекрасный брак, прекрасная йенге, прекрасная мать и прекрасная сестра! Все прекрасно! Вот и мы теперь из семейства Мелих-бея.
Желая поделиться этой мыслью с фотографиями, заполнившими все стены, он взмахнул рукой и вдруг, подчиняясь душевному порыву, сделал пару туров вальса, упал в кресло и закричал:
– Ура-а-а-а!
Глава 4
Был жаркий августовский день. Вот уже пятнадцать дней, как мадемуазель де Куртон объявила каникулы. По утрам они проводили время в саду, иногда к ним присоединялись Аднан-бей и Бехлюль. Этим утром в беседке все были чем-то заняты. Бехлюль наконец-то привез для Бешира красную феску с синей кисточкой, но курчавые волосы Бешира на его великоватой голове отрасли больше, чем обычно, и феска не налезала. Они решили совсем состричь волосы машинкой. Бешир вот уже два дня прятал машинку для стрижки и не давался Бюленту, который непременно хотел сделать все сам. Но Бюленту так хотелось подстричь Бешира, что Нихаль наконец решила вмешаться:
– Чего ты боишься, Бешир? Не отрежет же он тебе кусок головы.
Одного слова Нихаль было достаточно, чтобы все страхи Бешира улетучились. Он опустился на колени и покорно подставил голову Бюленту. Но Бюлент так хохотал, что не мог ничего делать… Каждый раз, когда Бешир извивался от щекотки и вжимал голову в плечи, умоляя: «Ну, пожалуйста, мой маленький господин!», от смеха пальцы Бюлента разжимались, и, ухватившись рукой за живот, он катался со смеху.
Поодаль мадемуазель де Куртон задумчиво с неопределенной улыбкой на губах поглядывала на Бешира, она смотрела на него вероятно для того, чтобы не слушать Бехлюля, который, разливаясь мыслью