же орал во весь голос:
– Посторонись! Прочь с дороги! Уберите старые туфли мадемуазель, мы их все передавим!
Несрин уже не могла тянуть, у нее даже коленки подгибались от смеха, задыхаясь, она говорила:
– Ох, мой дорогой, не смешите, а то мы так никогда не закончим.
Шайесте, пользуясь минутной передышкой, бранила Несрин, словно на что-то намекая:
– Несносная девчонка! Что тут смешного! Нашла время веселиться!..
Бюлент вспотел и был весь в мыле. Пока Шайесте выносила скамейку, а Несрин освобождала ящики письменного стола, он повис на конце занавески, которую с трудом волочил Бешир, и вопил:
– Дорогу, уступите дорогу, дайте дорогу грузчикам, чтобы они вас не задели!
Нихаль вдруг надоело слушать крики Бюлента, она погрустнела:
– Поедем! Поедем скорее отсюда!
Она хотела быть подальше отсюда, от этого дома, словно бежала от человека, который ее предал.
Пятнадцать дней они провели на островах. Здесь все было как будто позабыто, но мадемуазель де Куртон понимала: затаенная боль потихоньку расцарапывает душу Нихаль, девочка чего-то ждет, но не хочет об этом говорить, понимала по тому, что Нихаль еще больше, чем всегда, не могла устоять на месте. Сегодня утром они снова, поддавшись на настойчивые уговоры Бюлента, согласились поехать на прогулку на осликах. Они собирались сделать полный круг по дороге, опоясывающей остров. Мадемуазель де Куртон и Нихаль терпеть не могли кататься на осликах, они сидели в двуколке, принадлежащей тете. Бюлент и Бешир, чтобы поспеть за ними, подгоняли осликов криками. Над красной феской Бешира образовалось белое облачко пыли. Тонкие русые волосы Бюлента под феской прилипли от пота ко лбу и вискам, его пухлые щечки раскраснелись.
Нихаль и мадемуазель ехали очень медленно, чтобы не оставлять всадников далеко позади, и слышали за собой голоса мальчиков и цокот копыт маленьких осликов. Время от времени Бешир отставал и тоненьким, нежным голоском, присущим абиссинцам-скопцам, кричал:
– Мой господин, не гони так, упадешь, подожди меня! – тогда Бюлент окликал сестру:
– Стойте, подождите немного! Я не могу сдержать своего ослика.
Мадемуазель де Куртон брала вожжи из рук Нихаль и, отъехав на обочину, чтобы не мешать редким прохожим, останавливала двуколку. Они снова остановились и ждали всадников, потерпевших очередную аварию. На этот раз Бюлент уронил свой хлыст, Бешир спешился и пошел его искать.
День на острове обещал быть жарким, в бескрайней голубизне небосвода витал тяжелый туман. Казалось Стамбул, видневшийся вдалеке со своими минаретами, куполами мечетей, зелеными рощами на вершинах холмов, дрожал в пенной дымке над морем.
С самого утра они не обменялись ни словом. Нихаль обернулась и смотрела на ослика Бешира, который медленно брел, брошенный всадником на произвол судьбы. Вдруг впервые за пятнадцать дней она спросила у мадемуазель де Куртон:
– Когда мы поедем домой?
– Когда