алое, золотое и черное.
– Нимуэ.
Она зажмурилась и мотнула головой.
– Нимье. Нинева. Посмотри на меня, – с нажимом произнес Мирддин. – Есть вещи, которых я не хочу знать. Я не хочу с этим знанием жить.
Нимуэ открыла глаза и увидела, что он держит перед ее лицом осколок. Осколок был белый, фарфоровый, по сколу заляпанный красным, и красное уже потемнело и стало из алого бурым. Нимуэ ощутила, как кровь приливает к щекам.
– Зачем ты здесь? – сказала она, чтоб хоть что-нибудь сказать.
На стол легла пуговица. Круглая пластиковая пуговица с четырьмя дырочками веселенького зеленого цвета, с едва заметной сеткой царапин, будто кто-то долго таскал ее в кармане с прочей металлической мелочью.
– Я ухожу в Срединные земли. Не хочу оставлять незавершенного.
Голос двоился; не так, как эхо, а так, как при переводе. Будто за его спиной ревет океан, а Мирддин, вольно или невольно, дублирует привычной речью то, о чем шумят волны по ту сторону одиннадцати измерений.
Пена девятого вала; предвечное Божье слово…
Наверное, следовало отказаться. Но сил отказаться у нее не было.
Нимуэ убрала волосы с лица и выпрямилась.
– Хорошо. Когда?
– Сейчас.
Глаза у него были серые, почти прозрачные. Там, где-то там, за глазными яблоками, внутри была вселенная и путь во вселенную. С пустынными берегами, морями, дорогами, городами, дикими травами, белыми силуэтами чаек, дремучими лесами, кронами, упирающимися в небо, пляшущими созвездиями…
Ничто из этого ей не принадлежало, но смотреть, смотреть было можно, и она смотрела.
Они встали посреди комнаты. За стеклом вышло солнце, высветив на полу просвечивающий сквозь белую краску рисунок волокон на древесине. Они заняли стойку – три пальца у виска, симметрично. Вышло не с первой попытки; наверное, дело было в отсутствии практики. Или в том, чем это кончилось в прошлый раз. Никак не удавалось синхронизировать сердцебиение. Раньше это давалось как-то проще.
В конце концов Мирддин неловко прижал ее к себе одной рукой; он был сильно выше, Нимуэ отвернула голову вбок. Совсем рядом, под щекой, стучало быстро и ровно; так бывает, если стоять на мосту и смотреть, как несется внизу поезд между зеленых холмов, параллельно реке, и всегда есть такой момент, когда цепочка вагонов растянута от горизонта до горизонта, и они мчатся, не останавливаясь, и кажется, что у поезда нет ни конца, ни начала, он просто оборачивает планету и мчится, мчится, мчится.
Какая-то чужая эмоция проходила мимо, совсем рядом. У Нимуэ не было для нее названия.
Она заметила, что Мирддин почти беззвучно повторяет цепочку имен, загибая на свободной руке пальцы. Он дошел до последнего и замер.
– На счет три, – сказал он напряженным голосом.
Она замерла, выравнивая дыхание, как ныряльщик перед прыжком.
Раз.
Два.
Три.
Что есть человек?
Человек есть тот, кто включает в себя все.
Сок сладких плодов; предвечное Божье слово;
мед дикий; цвет горный и цвет деревьев;
земная соль; руда,