и за дверью послышался слабый шум. Через минуту на пороге возникла женщина в инвалидном кресле. Волнистые каштановые волосы, янтарные глаза, – как у меня, только более тёмного оттенка – тонкие руки и светлая кожа. Удивлённое лицо с бледной россыпью веснушек на щеках – очень красивое, даже сейчас, ставшее худым и тусклым.
– Привет, мам. – Я осторожно улыбнулась, но мама, похоже, не обратила на меня никакого внимания. Её взгляд был приковал только к стоящему на пороге человеку. Мужчина, в свою очередь, тоже не отводил взгляда от женщины в кресле. Они не улыбнулись друг другу, как старые знакомые при встрече, не пожали руки и даже не поздоровались, лишь обменялись короткими кивками.
Кресло отъехало от входа, пропуская нас внутрь.
– Проходите.
Взгляд матери был хмурым, когда мы заходили в маленькую квартирку, наполненную запахом лекарств. Этот аромат всегда вселял тревогу, заставлял чувствовать безнадёжность и какой-то непроглядный мрак, и даже сейчас, спустя полгода, я до сих пор к нему не привыкла.
Мама попросила меня заварить чай, а сама позвала моего спутника в гостиную и закрыла за собой дверь. Конечно, разговор без посторонних! Чёрт возьми, это я привела сюда этого человека – неужели мне нельзя там присутствовать? Иногда у меня складывается впечатление, что моя мать считает меня десятилетней дурочкой со слабой психикой и боится говорить при мне всякие «нехорошие вещи».
Вздохнув, я прошла на кухню. Набрав в чайник воды и поставив его кипятиться, я села на табуретку у окна и уставилась на улицу. Лето в этом году выдалось неприятным – оно больше напоминало начало осени, когда листья ещё не опадают, но солнце уже ослабляет свою тёплую хватку, медленно, неторопливо погружая всё вокруг в сон. Я ненавидела осень – серьёзно, она навевала какую-то необъяснимую тоску и безнадёжность, и теперь в такую погоду я как никогда остро чувствовала недостаток материнской любви. Такими прохладными днями раньше мы с ней сидели на этом самом месте, на этой крошечной кухне, у окна, пили кофе и обсуждали всё на свете – и плохое, и хорошее, и у нас никогда не было друг от друга секретов. Честно сказать, с отцом мои отношения никогда не были такими тёплыми – наверное поэтому мне не было тяжело отпустить его, когда он решил уйти.
Чайник вскипел. Я залила кипятком пакетики зелёного чая в трёх кружках и уселась у окна. Никто так и не пришёл, так что я хлебала свой чай в полном одиночестве, в компании лишь редких просыпающихся прохожих за окном. Я не слышала разговора за стеной, однако мне казалось, что разговор этот очень напряжённый и тяжёлый для обоих, и меня не покидал один вопрос: а есть ли в нём смысл, в этом разговоре? Что изменится, когда два пострадавших в трагедии человека вспомнят о случившемся и обсудят это с глазу на глаз? Неужели им полегчает? Признаться честно, изначально я так и думала. Однако сейчас я злилась на себя за то, что нарушила эту относительно стабильную ситуацию в своей семье и теперь мучаюсь, гадая, что же может произойти.
Когда дверь в гостиную скрипнула,