назад, пока не споткнулся о ногу убитого товарища и не упал на спину.
Его соплеменник рванулся на помощь, прикрыв голову щитом. Вытянутая сабля молнией блеснула на солнце, разбрызгивая в разные стороны яркие блики солнечного света, но для Богдана это был всего лишь поток медленно приближавшейся энергии.
Удар палки отклонил движение клинка, после чего последовал короткий тычок прямо под нагрудник, в область паха. Противник сложился пополам, выронив саблю и щит. Шлем соскользнул с бритой головы и кувыркнулся под ноги, а сам воин с громким стоном опустился на колени и ткнулся лбом в землю, как будто решил в последний раз помолиться своим богам. Третий нападающий получил удар по ногам, а затем колющий удар в голову. Острие попало в глаз и пробило её до задней стенки черепа. Смерть наступила мгновенно.
Тем не менее врагам всё-таки надо было отдать должное. Оставшиеся четыре монгола с дикими криками бросились на Богдана со всех сторон, стараясь не дать ему возможности расправиться с ними по одиночке. И у них бы это получилось, если бы он остался стоять на месте.
Однако вместо напряжённого, готового к бою противника, согнувшегося в неуклюжей позе, злого и испуганного, перед ними оказалась пустота. Богдан успел заметить их единый, мощный порыв энергии, направленный в его сторону, и стал быстро перемещаться по кругу. Он забегал им за спину, и монголы вынуждены были следовать за ним. В своём общем порыве догнать жертву, они оказывались друг у друга на пути и мешали сами себе. Поэтому в итоге перед Богданом снова оказался один монгольский воин.
В это время опомнились туматы, и первым из них был Нурэй. Со звериным криком он набросился на ближайшего противника. Тот, правда, успел повернуться к нему лицом и подставил щит. Однако превосходство в силе было настолько большим, что главный охотник просто свалил его на землю мощным ударом сверху и сразу добил.
Второй монгол развернулся и оказал ему достойное сопротивление. Даже ранил Нурэя в плечо. Однако подоспевшие туматы проткнули ему ноги копьями, как учил Богдан, и уже потом лишили жизни. Больше сражаться было не с кем, потому что «вселившиеся в чужака духи леса» успели за это время расправиться с оставшимися двумя кочевниками.
На несколько мгновений над полем боя воцарилась невольная тишина. Тела погибших и раненых занимали всё пространство от начала кустистого склона до забитой трупами ямы. По прямой это было около ста шагов. Справа и слева стояли туматы с саблями в руках. Все тяжело дышали, и на их лицах застыло одинаковое выражение усталости, недоумения и растерянности.
Никто не радовался и не улыбался. Никто не праздновал победу, потому что само понимание победы до них ещё не дошло. Они все ещё были в бою, сражались с врагом, который хоть и был уже повержен, но пока вызывал в их первобытных душах неосознанный страх.
Постепенно стоны раненых привели туматов в себя. Они стали расходиться