половину ночи я, половину – он. Но он боялся, что я не разбужу его от мертвецкого сна и не спал совсем, предлагал мне спать целиком. Толчки повторялись почти каждый день в течение недели, я научилась мгновенно просыпаться, бежать галопом на улицу, а потом уже разбираться – померещилось или нет. А мерещилось часто. На четвёртый или пятый день починили электричество и интернет, на седьмой примерно появилась вода. Многие, кстати, обзавелись вшами тогда. А я послушалась завета Луки мыться на колонке. Сам он так и не мылся.
Приехало много волонтёров, которые днями напролёт разгребали завалы, работали в полевых госпиталях, а ночью рубились в карты, пили привезённый дорогой алкоголь и курили местный гашиш. Они были альпинистами, медсёстрами и врачами, бросившими всё, чтобы приехать в богом забытую страну, жить в нечеловеческих условиях и спасать жизни. Они жили в палатках в нашем саду. Я не могла понять, что движет этими людьми. Они искали без вести пропавших, ночами отрывались и никогда не обсуждали события дня. Было одинаково и мужчин, и женщин. Мне неудобно было спросить, почему они это делают. В моих глазах они были почти святыми.
Хозяин отеля, где мы тусовались, приволок откуда-то баллон газа, у волонтёров были запасы бич-пакетов, а где-то дней через пять магазины постепенно открылись. Мы не голодали, но ели меньше обычного: одноразовое питание по вечерам в течение пяти дней. Мы покупали овощи и рис и готовили в котелке: я, Лука, и двое его друзей. Везде висели от руки написанные таблички NO TENT. Катманду превратился в палаточный лагерь. Как и весь остальной Непал. Как выяснилось позже, погибли двое молодых ребят-дипломатов – их завалило лавиной в горах. Их отец их искал, он писал во все русскоязычные чаты с просьбой помочь. Удалось найти людей, кто видел их утром перед землетрясением, они выдвигались согласно расписанию по маршруту, их видели другие ребята, кто спускался уже вниз, и они остались живы, а дипломаты пошли вверх и погибли. Их отец так надеялся, так верил, что они чудом спаслись, что лавина прошла мимо, что спасатели их достали, что они где-то без связи, а может в госпитале без сознания. И таких историй было сотни. Все чаты и форумы раздувались сообщениями, люди искали друг друга, надеялись. Хотелось всё это развидеть. Сердце плакало внутри, но никто не видел. Глаза не имели слёз. За две недели до этого у меня умерла мама. Я никому не могла рассказать об этом. Мне некому было сказать. Я была в эпицентре смерти. Но оставалась жива.
ГЛАВА 4. ЛУКА
На самом деле зовут его Лукас. Он ярый фанат России, поэтому решил модифицировать своё имя. Он очень сильно обрадовался, узнав, что я русская, но я быстро не оправдала его надежд, сказав, что терпеть не могу Толстого (а это его любимы писатель), что Наташа – это имя нарицательное для девушки лёгкого поведения, и что я не люблю российского царя. А вот последняя новость повергла Луку в шок: как, ведь царь всея Руси держит за писюн весь мир, его нельзя