еще, дочка! Если хоть что-то пойдет не так – с продухом у парня не заладится или сама что-то неладное почуешь, сразу прыгай за кон. Там тебя будет ждать вот это копье – не раздумывая мечи его в змееныша! Поверь мне, это непростое оружие, оно помнит и кровь Хозяина Заповедного леса, и мед Пчелиной матери…
– Деда! – перебила его Мара. – Я же из рода Короля-рыбака. Официальный титул моей матери – Дочь рыбака. Я выросла на сказах «О рыбаке и рыбке», «Про рыбу злато перо» и прочих историях о ловцах и уловлении душ. У моего народа до сих пор сохранился древний обычай перед брачной ночью дарить невесте шелковую рыболовную сеть с крупной ячеей, дабы ловила она только самую большую рыбу, а малую оставляла малым сим! И пусть я по своей воле отринула жизнь своего народа, но его знания и мудрость навсегда останутся со мной: они у меня в крови, я всосала их с молоком матери. Пойми же ты, наконец, что для меня все, о чем ты сейчас толкуешь, так же естественно, как дышать или думать. Так что успокойся, старче, и отбрось прочь все свои страхи и сомнения. Острога нам с тобой на этот раз не понадобится. Я исполню все, что должно, не прибегая к грубой силе, и доставлю тебе эту «рыбу» живой.
– Ну, тогда счастливого улова, и пусть твоя рыбка окажется золотой! – примирился с неизбежным Ведун. – только смотри там, девонька, не увлекайся. Повторяю: оно тебя не стоит. С Богом!
Глава четвертая
Мара развязала поясок, сняла с головы платок, затем расплела косу и без колебаний шагнула на жгучую подстилку. Распустившиеся волосы сплошным черным плащом покрыли ее от головы до самых щиколоток.
Ведун же, взявши ветви орешника, сноровисто принялся сооружать из них что-то вроде шалаша наподобие тех, что делают охотники или удильщики рыбы. По всему было видно, что мастерить подобные убежища было для него не впервой: он быстро и умело связал между собою гибкие ветви лещины жгутами из молодой крапивы, тщательно очистил пространство вокруг укрытия от мелких веток и листьев, а оставшиеся сучья выложил в круг окрест него. По окончании своей работы он оказался внутри круга из орешника, но снаружи шалаша, прямо под прямыми лучами полуденного солнца.
– Теней нет, значит, все успели к сроку, – пробормотал он себе под нос, неторопливо обходя получившееся укрытие, и подобрав, попутно, последнюю ветку орешника и свой старый медный котелок.
Убедившись, что все было сделано, как надо, и не найдя никаких изъянов в своей работе, Ведун преспокойно уселся, скрестив ноги, на гладкий черный камень скалы, отхлебнул, прямо через край, изрядную толику своего варева и, судя по всему, преспокойно задремал, свесив белую голову и бороду на грудь. И вокруг все тоже как-то сразу успокоилось и затихло, как будто погрузилось вместе с ним в дремотный полуденный сон. Не пели птицы, не жужжали насекомые, казалось, что даже ветер затих над Черной скалой, чтобы, не дай Бог, своим тихим веянием не потревожить чудесный сон Ведуна.
Ведун
Опять эта однообразная и унылая