похоти. Кёлер лучезарно улыбался и подмигивал, но не знал даже моего имени, да оно его и не интересовало – он жаждал поклонения. Фишер был из другого теста: он один замечал мою скованность. Не прошло и дня, как он обращался ко мне по имени, всегда вежливо, не забывая «спасибо» и «пожалуйста», и, когда фельдфебель тянул ко мне жадные руки, рядовой Фишер всегда ухитрялся оказаться между нами.
Мать ничего не замечала, а отец обычно уже был пьян, и, кроме очередной бутылки пива, его ничто не занимало. В Оберфальце все знали, что мой отец – пьяница и в карты играть не умеет. В баре посетители давали ему выиграть, чтобы он купил себе выпивку. К матери все относились хорошо. Мама пыталась ограничивать отца, настаивая, чтобы он платил за пиво, как другие клиенты.
Шляйх тоже оказался картежником. В первую неделю он играл с подхалимами – бургомистром, Рамозерами и прочими дураками. Играя, он словно уменьшался в размерах. Горбился над огромным брюхом, сжимая карты толстыми, как сосиски, пальцами, пристально следя за игрой. Он не отличался выдающимся умом, просто был внимателен, однако его партнеры под разными предлогами отказывались от игры. Через две недели с ним никто не играл.
Все началось с одной небольшой партии. Однажды солдаты отправились спать, а Шляйх задержался и, потягивая пиво, наблюдал, как я собираю кружки и грязные тарелки, убираю мусор и меняю скатерти. Отец с видом умирающего от жажды нервно сидел у бара с пустой пивной кружкой с подсыхающей пеной. Мама нарочно оставила ее на стойке, намекая, что на сегодня пить хватит.
Я не видела, как это получилось, только, когда вышла из кухни, отец уже резался со Шляйхом в карты. Тот проиграл, купил отцу пиво и опять проиграл.
Пару дней после этого он не прикасался к картам, но затем игра возобновилась.
В первый день Шляйх выиграл с трудом, во второй отец его разгромил, и потом они играли каждый вечер. Даже тогда Шляйх проигрывал. Вскоре мать поняла, что отец в обед уходил в Санкт-Мартин и пил там в баре, просаживая выигрыш.
И вдруг полоса везения прекратилась. Днем отец ходил в Санкт-Мартин и теперь потчевал постоянных посетителей сплетнями из большой деревни. Он даже не смотрел на карты, но после нескольких партий умолк.
Горка монет, которую мы в последние несколько недель привыкли видеть с его стороны стола, исчезла. Зато Шляйх укладывал перед собой все новые кучи. Он не разгромил отца мгновенно, а растянул пытку на весь вечер, а горки монет кочевали с одной стороны на другую. Однако они всегда возвращались к Шляйху. Выигрывая, отец терял осторожность и удваивал ставки. Некоторые посетители стояли вокруг стола, молча потягивая пиво. Я устала, но тоже не могла оторваться от зрелища. Отец ссутулился на стуле в позе проигравшего, сжимая в руке карты. Шляйх, наоборот, выпрямился, насколько позволяла фигура, весь внимание, нежно держа карты толстыми пальцами.
– Сегодня удача от вас отвернулась, – заметил он и сложил веер карт.
– Она еще вернется, вот увидите, – ответил