солнце, горьком утреннем кофе и дорогих сигарах.
Ненавижу, когда кто-то пытается подначивать меня библейской Евой.
– Во-первых, хватит, и ты сейчас понимаешь, о чем я. Во-вторых, я даю уроки репетиторства по английскому языку первоклассникам, – я гордо вскинула подбородок и вступила в противостояние с сигарами своим уставшим зимним небом.
На самом деле я не работала. У меня едва ли хватало сил заставить себя почистить зубы или умыться перед сном, поэтому о работе не могло быть и речи, в чем меня периодически упрекала моя мама, которая считала, что в семнадцать лет я могла бы обеспечивать себя и сама. А раз уж я имею наглость сидеть у нее на шее, свесив ножки, то и жить должна по ее правилам.
Мое расстройство давалось мне куда тяжелее, чем я давала ей или кому-либо еще понять. Я стыдилась того, кто я есть, и этот стыд и чувство вины пожирали меня без остатка.
– Какая деловая! – мягко рассмеялась Аглая.
Мне пришлось отмотать разговор назад, чтобы понять, о чем она говорит: иногда в моей голове за доли секунды проносилось слишком много мыслей, из-за которых я могла теряться во время разговоров.
Когда мы вышли на улицу, я специально шла на пять шагов позади всех, заранее предупредив, что, если они не дадут мне личного пространства, я просто уйду домой.
После получаса ходьбы в гору вглубь леса, ко мне подошла Аглая и взяла меня под руку, чему я не стала возражать: у меня уже началась отдышка и ноги немного потрясывало.
– Как тебе Адам? – тихо спросила она, глядя на впереди идущих друзей.
– В смысле? – я метнула взгляд в их сторону, – Ну, симпатичный, но явно ублюдок. Возможно, с нарциссической травмой.
Аглая закатила глаза.
– Да я не о том! Он тебе нравится? – девушка кокетливо коснулась меня бедром.
Теперь глаза закатила я.
– Нет! – возможно, категоричнее и горячее, чем того требовалось, воскликнула я, чем привлекла внимание Вероники и причины моих сегодняшних неловких ситуаций, Адама.
Они остановились.
– Долго еще идти? – спросила я, пытаясь замять ситуацию. – Я скоро умру!
– Еще десять минут, – уверил меня Адам.
Шли мы пятнадцать, потому что я еле передвигала ногами.
В итоге мы стали спускаться по пологому склону, сосны мелькали все реже, и мы вышли к одинокому домику, огражденному редким частоколом. Я бы даже назвала это строение избушкой. Сырые темные брусья покрывал мох, и я сначала решила, что в домике никто не живет, но из маленькой узкой трубы на крыше вилась тоненькая струйка дыма, поднималась выше и растворялась в густом тумане, который уже начал застилать верхушки деревьев.
– Вот и пришли, – улыбался Адам.
Улыбалась и Вероника, пристроившая левую руку в его карман, ссылаясь на то, что замерзла. Эта улыбка делала ее ангелом и заставляла меня забыть о ее беспочвенной ревности Адама ко мне.
– Мы пойдем внутрь? – удивилась я. В моем желудке начинало сгущаться неприятное предчувствие чего–то недоброго.
– Да, познакомим тебя с нашей подругой, Христиной.
Дворик