сглотнула и еще раз посмотрела на троицу друзей. Адам кивнул: мол, иди, бояться нечего.
Мы прошли к печи и небольшому деревянному столу, на котором стоял заварник и две маленькие чашки рядом.
– Я заварила травы для нас, девочка, – старуха безошибочно точно взяла в руки заварник и налила травяной настой в чашки, не пролив ни капли, как будто ее глаза могли видеть. – Это летний карпатский сбор. Нет ничего лучше его в холодную пору, чтобы недуги обходили тебя стороной.
– Спасибо, – прошептала я и взяла чашку темного цвета, сделанную не очень аккуратно, зато пестро и красиво украшенную местным орнаментом.
Я рассматривала узоры, грея руки о стенки посуды, стараясь не смотреть женщине в глаза.
– Твой отец много говорил о тебе, только ни разу не упомянул, как ты похожа на мать.
Я резко поставила чашку на стол, расплескав по его поверхности содержимое, и встала из-за стола.
– Сядь.
Мое сердце стучало так громко, что я почти ничего не слышала.
Во-первых, отца я не видела уже пять лет. Во-вторых, на мать я не была похожа совершенно. В-третьих, женщина слепая! Слепая!!!
– Вы что-то перепутали, – уже окрепшим голосом сказала я, не садясь на место.
– Я, конечно, уже выгляжу так, словно я не жилец в этом мире, но я никогда ничего не путаю, Ева, – старуха прищурилась, ее губы расплылись в неприятной улыбке, – Евуля. Да, так он и говорил. Моя Евуля.
Конечности похолодели, как под анестезией. Папа действительно называл меня так.
– Откуда вы знаете моего отца?
Вместо ответа к чашке, как змея, медленно протянулась сморщенная рука, похуже, чем в фильмах ужасов, ухватилась за нее, а другая змея-рука тем временем наливала в нее отвар.
– Сядь.
Я послушалась.
– Пей.
Я взяла в руки мокрую чашку и отхлебнула. Отвар был насыщенным и приятным, но туда так и просился сахар, о чем я вежливо промолчала.
В голове мелькнула мысль, что там может быть какая–нибудь отрава, но я сочла ее слишком глупой.
– Так откуда вы знаете моего отца? – повторила я попытку.
– Он многому научил меня в мои лучшие годы.
Звучало странно.
– Когда вы виделись в последний раз? – я нервно сжимала чашку, раздирая ногтями заусенцы. – Что он говорил обо мне?
– Мы летом собирали травы, которые ты сейчас пьешь.
Я покосилась на заварник. Во мне смешалось два желания: выплюнуть все, что я только что проглотила, и осушить маленький чайник до дна, проглотив и всю траву, которая была на этом самом дне.
– Усмири свою ненависть, – старуха отхлебнула чай. – Отец не сделал тебе никакого зла. Он любит тебя.
Как бы ни так.
Тех, кого любят, не бросают, не обрывают с ними связь, не сжигают мосты.
– Мне, пожалуй, пора, – я отставила чашку. – Даже если вы и правда знакомы, вы явно не в курсе, что он за человек. А сказки о нем я могу придумать и сама.
Я вышла из избы со странным неприятным чувством, преследовавшим меня до самого дома, пока