подкосил опасный вирус. Руки невольно сжимаются на руле – я замедляю скорость. Кто знает, какие монстры могут выскочить из-за угла.
Окна магазинов и единственного кафе под названием «Пирожки» плотно заколочены, но здания не заброшены. Заглядываю внутрь сквозь щели в досках – судя по всему, эти помещения используют для хранения хозяйственного инвентаря и старой мебели. Вывески и другие знаки, свидетельствовавшие о наличии былой жизни, бесследно исчезли. Где-то вдали ветер раскачивает железные ставни – скрежет постепенно утихает, но, когда ветер усиливается, звук приближается, чтобы поглотить меня.
Дома, ранее отгороженные друг от друга заборами, словно стали ближе, вместе скрываются за густой кроной деревьев. Ветер колышет бельевые веревки и треплет заботливо подстриженные кусты. Жалобно скрипит флюгер. Дома потускнели, будто на них наложили неудачные фильтры, фасады покрылись заметными трещинами. Опоры линий электропередачи остались как напоминание о прошлом – проводов на них нет – город обесточен. Раньше в вывеске «У Барри» не горело «у», теперь вывески нет вовсе. Интересно, что с ним случилось? Надеюсь, он жив…
Глушу мотор у дома с фиолетовой крышей. Все еще помню, как приехала сюда – семнадцатилетняя Фло Вёрстайл, – хотелось бы забыть. Прикрываю голову ветровкой – дождь усилился, забегаю на крыльцо.
Когда дверь открывается, на меня смотрят огромные круглые глазища. Они повзрослели, и то, что читается в них, пробирает до костей. Язык становится сухим и тяжелым, в горло словно запихали вату.
– Молли…
Она сводит брови к переносице и поджимает губы, а после уносится наверх, не сказав ни слова, – раздается смачный хлопок дверью, как пощечина. Безухий Август одаривает своим фирменным взглядом в стиле «явилась не запылилась» и поднимается вслед за Молли. Он ни капли не изменился: все тот же пушистый хвост и глаза разного цвета: правый – карий, левый – голубой. Ненавижу этого кота! Ветер проникает в дом, открывая дверь нараспашку, а я не в силах пошевелиться: опустошенная, униженная, брошенная. Едва ли я способна представить, что чувствует в этот миг она. Меня затягивает в болото, в темноте дома ширятся и разрастаются силуэты, приближаются, чтобы утянуть меня. Сонный паралич наяву.
Из кухни выходит Роберт. Его лицо, подсвеченное тусклым светом свечи, осунулось и побледнело, изрезано временем и тяжким трудом, голубые глаза совсем потеряли цвет. Отец и раньше не отличался эмоциональностью, но таким я вижу его впервые: выпотрошенное пугало. Его вид окончательно обезоруживает меня.
– Замерзла?
Он подталкивает меня в дом и закрывает двери.
– Последние дни в Корке не задались, льет как из ведра. Никто не может толком работать… – начинает он как ни в чем не бывало, будто я выбегала за покупками на часок.
– Как она?
Он резко умолкает, теряется, словно не понимает, о ком речь.
– Джейн.
– Она наверху. Хочешь чаю?
Я влетаю на второй этаж, пренебрегая всеми проявлениями