неизвестно куда редкие неприкаянные машины. Ни одного светящегося окна в обозримой округе, ни людских голосов, ни лая собак. Будто вымерло всё… Сама собой накатила беспричинная тоска, а сердце стиснула тревожная боль: «Что-то из его затеи выйдет? Не слишком ли он замахнулся на сталкерскую удачу? Знать бы хоть приблизительно, что ждёт его там, в Зоне…»
Так он и простоял истуканом до самого утра, успокаивая себя горьким никотином сигарет да созерцанием бледных в свете тусклого уличного фонаря и рябых от дождя и ветра лужиц…
На автовокзале Настя протянула ему новую серебристо-никелированную фляжку с тиснёной армейской кокардой на кожаном чехле и прошептала с вымученной улыбкой:
– Там коньяк, французский, подруга одолжила.
У Лёхи от навалившейся жалости к ней оборвалось сердце. Он поцеловал жену в солёные от слёз губы и, неловко спрятав подарок за пазуху, с тяжёлой душой поторопился в старенький раздолбанный «Икарус», который отправлялся в Беларусь, к отцовскому другу дяде Коле Козелу. Заняв своё место, отъезжающий отодвинул застиранную оконную занавеску и бросил последний взгляд на посадочную платформу. Настя стояла с распущенными волосами, горестно, по-старушечьи, опустив плечи, и смотрела на автобус печальными, полными слёз глазами. Лёхе ещё сильнее стало не по себе. Он почувствовал себя предателем, который в самый тяжёлый момент боя оставляет своего раненого беспомощного друга одного, и тому не будет никакого спасения от многочисленных врагов.
А ещё ему подумалось в этот момент, что он видит свою половинку в последний раз…
***
Дядя Коля ждал своего названного племянника на пыльной мозырской автостанции. Давненько же они не общались с его отцом! Лет двадцать, наверное. А ожидаемого гостя он помнил лишь светловолосым и очень любознательным подростком. Старший Кудра последние лет пять, пожалуй, вообще не выходил на связь. Да и как перед пенсией по гарнизонам разъехались, так больше и не виделись с ним. Но вот видишь, как судьба повернула, и сослуживец напомнил о себе, попросив за своего наследника.
Каким же стал теперь Лёшкин первенец-тёзка?
– Пш-ш-ш! Ффы-ых! – обдала группу ожидающих сизым облаком затормозившая российская развалина и устало проскрипела дверной гидравликой. Высыпавшие из её нутра пассажиры шумно окружили водительского напарника, получая багаж из жестяных подавтобусных люков, и среди них встречающий не угадал гостя.
– Салам алейкум, дядь Коль! Не узнали? – Как из-под земли вырос перед ним Лёшкин гвардеец.
– Татарин, чо ли? – с напускным недовольством буркнул в усы отцов друг, пожимая протянутую руку и отметив про себя, что сам младшего Лёшку точно не признал бы.
Щупленький светловолосый мальчуган превратился в крепкого, за метр восемьдесят, молодого мужчину. Веснушчатое кареглазое лицо гостя сверкало из-под военного кепи дешёвыми, под золото, очками, а над губами топорщились тонкие русые усики. На приезжем красовался