сало бы сюда дяди Колино да домашней колбаски бы!» – нахально вякнул проснувшийся голод.
«Всё-таки там, в Мозыре, накануне отбытия предчувствие не обмануло меня, – подумалось Лёхе. – В болотине чуть не сгинул, в протоке чуть не утонул, и здесь вон пусто, хоть „ау“ кричи. Хорошо хоть удачно Периметр пересёк…»
Вздохнув, он зарядил собранное ружьё и, с трудом натянув скоробленный после сушки камуфляж, поднялся пройтись по посёлку и, если повезёт, найти что-нибудь съестное.
Осматривая село, ничего кроме сюрреалистических картин разрухи и запустения Лёха не нашёл. Ему часто попадались побелевшие скелеты неведомых животных, поржавевшие остовы техники, вросшей в землю, а ещё он не раз чувствовал на себе недобрые взгляды из чёрных провалов домов. Ему слышался оттуда тихий суматошный топоток со скрипом деревянных половиц и едва слышимое неразборчивое злобное бормотание. Становилось жутковато, и заходить в эти дома не появлялось никакого желания.
За продолжительной поселковой экскурсией уже наступил вечер, поэтому Лёха, проклиная невезение и урчащий с голодухи желудок, взялся подготовить ночлег по родному ему адресу. Расчистил угол за печью, подмёл и протёр доски старой вонючей тряпкой, настелил сухого камыша, сверху кинул травяной ветоши, устроив себе поистине царскую постель. Укладываясь спать, гость приметил на полу у печи странное полупрозрачное, в крупный чёрный горошек, студенистое образование.
– Во, прикольно! Сначала вроде ничего такого не было – подивился Леха. – Плесень какая-нибудь… – успокоил он себя и смежил устало веки.
Только-только погрузившись в сладкое дремотное оцепенение, спящий с ужасом осознал, что голова его словно в тисках и в неё проникает Нечто! Это Нечто вкрадчиво, чтобы не разбудить, и в то же время по-хозяйски сноровисто и деловито расползалось по его мозгу несколькими раздвоенными змеиными языками и ощупывало его! Взревев от ужаса, Лёха схватился за голову и обнаружил на ней какой-то упругий «шлем»! Содрав его, он с омерзением зашвырнул его со всей силы подальше! С места падения «шлема» послышалось сердитое чавканье и фырканье, а его испуганная жертва принялась лихорадочно ощупывать себя. К радости «жертвы», кроме противной густой слизи, на волосах от непрошенного головного убора ничего не осталось. И осмотр опустевшего помещения под свет зажигалки тоже ничего не дал и даже как-то успокоил. Всё же напуганный случившимся вояка долго ещё не мог заснуть. Он набрал у разрушенной печи побольше кирпичных обломков и, внимательно вглядываясь и вслушиваясь в непроглядную чернильную темноту, швырялся ими в каждый подозрительный шорох. Однако сильное напряжение и страшная усталость всё-таки взяли своё и за полночь свалили его в тяжёлый, без сновидений, сон. При этом глухие очереди скорострельных пушек, доносившиеся со стороны Периметра, уже ничуть не беспокоили его, а вот продолжительные паузы между ними, наоборот, заставляли просыпаться и с тревогой прислушиваться