барную улицу Рубинштейна. На протяженности двора стояли клумбы с цветами, а знаменитые арки с фонарями придавали ему торжественный вид.
– Нетипично для Петербурга, правда? – продолжал Суслов, – Как часто мы видим красивые фасады зданий, только затем, чтобы войти во двор и ужаснуться желтым облупленным стенам и обреченным дворам-колодцам? Но Толстовский дом изыскан даже во дворе – об этом позаботился его архитектор Федор Лидваль.
– Ах, это чудесно, – проронила Артемида, в восхищении осматривая узоры стен дома, – Человек думал обо всех, кто будет здесь жить. Чтобы им было приятно смотреть из окна каждый день.
– Прекрасное наблюдение, – кивнул Суслов, – В этом доме, в отличие от других доходных, построенных в конце XIX века, не было разделений на классы. Поскольку двор выглядел как парадная улица, владелец дома – граф Толстой – мог брать одинаковую плату со всех жильцов. Что тут скрывать – доходные дома и строились с целью получать деньги с жильцов. Давайте пройдем к другому выходу, чтобы осмотреть двор получше.
Наша группа медленно прошла сквозь полуизогнутую дугу двора. Проход между выходами не был прямым – на середине дом изгибался, словно пытаясь вместиться в причудливую архитектуру. На середине двор разветлялся еще одним проходом, в конце которого виднелась парадная. К ней сразу бросилась Рада Радеева.
– Здесь снимали «Зимнюю вишню»! – огласила она на весь двор так, что проходившие мимо жильцы дружно обернули к ней свои взгляды.
– Да, – усмехнулся Суслов. А затем указал на арку, через которую мы только что прошли, – А здесь проезжал Ватсон на двуколке в «Приключениях Шерлока Холмса».
Не скрою – окруженный стенами Толстовского дома, я чувствовал себя в совсем другом времени. Возможно, это была всепроникающая архитектура «северного» модерна, возможно, ощущение полной изолированности от современного города, а возможно просто мое воображение – но я мог ясно представить себе, что сейчас начало XX века, а я вышел во двор на прогулку.
– Да, этот дом особенный, – словно читая мои мысли, продолжал Суслов, – Его построил Федор Иванович Лидваль, или, как было его шведское имя, Юхан Фредрик Лидваль. Поразительная судьба была у этого человека: живя в царской России, он возводил настоящие шедевры. Доходный дом на Каменноостровском, дом Циммермана и, конечно, Толстовский – все они стали символами города. Революция вынудила его покинуть Петербург – он бежал в Стокгольм, однако там его архитектурные проекты не снискали большой популярности.
Я слушал Суслова и с трепетом осматривал окружавшие меня каменные своды. Дом нельзя было назвать красивым в привычном смысле этого слова. По крайней мере, если сравнить его с вылизанными фасадами Невского, Толстовский дом выглядел более чем скромно. Однако в нем была правдивость, мало свойственная зданиям парадной улицы. Даже во дворе ощущалась обжитость этого дома, несмотря на время и наверняка статус объекта культурного наследия. Потертые облицовочные камни, фасады с ветвистыми трещинами, где-то поблекшая краска – однако вместе с тем эти детали делали дом