люди в поселке прозвали его Брежневым, образовали восторженный домик.
Воодушевление начальника экспедиции было Ткачу вполне понятно. Если геофизика покажет наличие месторождения на Карадоне, то одной съемкой дело не ограничится. Нужно будет оконтуривать рудное тело, подсчитывать запасы. Здесь не только экспедиция хорошенько покормится, но и все близлежащие окрестности получат свой кусок. Ведь это сколько людей можно будет трудоустроить, сколько металла и машин задействовать, чтобы в дикой горной долине народить такой мощный промышленный объект…
Ткач снова задумался. На его лбу обозначилась знаменитая на весь поселок поперечная морщина, которая всегда глубоко прочерчивалась, когда Ткач усиленно размышлял или гневался по какому-либо поводу. Зиновий Федорович его размышлениям не мешал. Если Ткач скажет «да», то можно быть уверенным, что он сделает. Если скажет «нет», то не стоит даже и трепыхаться. Командир тоже понимал, что это самое «да» обяжет его многим. Прежде всего на кону его репутация победителя, которой он очень дорожил.
– Если бы двумя приборами, то можно было проскочить, – медленно, словно насилуя свое честолюбие, произнес Командир.
– А ты попробуй двумя?
– Мне нужен хотя бы один человек. Тогда с горем пополам можно составить две группы. Шурик пойдет со вторым прибором. С двумя группами есть шанс успеть…
– А я тебе практиканта дам, – обрадовался Зиновий Федорович. – Замечательный практикант. Не пьет, не курит. С третьего курса МГРИ. Паренек хоть и не крепкий с виду, но электрод поднимет. Он позавчера прибыл. Я его уже хотел на подкрепление к Ивану Ивановичу в колхоз отправить, да тут началась эта котовасия.
Ткач поморщился. Не любил он столичных практикантов. В прежние годы их сюда присылали довольно часто, но именно с ними и были самые большие проблемы. Перетащить генератор с места на место их не заставишь, зато гонору у них столько, словно они уже не одно месторождение открыли. В последние годы Ткач вообще отказывался брать практикантов в поле со своим отрядом. Ответственность большая, а пользы никакой.
– Он вроде бы не коренной москвич, – поспешил успокоить его Зиновий Федорович. – В общежитии там живет, в армии уже отслужил, самостоятельный парень. Да я сейчас его… – он высунулся в открытое окно. – Люба! Кликни практиканта. Пусть зайдет.
Практикант зашел через пару минут.
– Прошу любить и жаловать. Виталий Владимирович Носов. Виталик, значит, – представил его начальник и еще раз добавил: – Хороший парень.
Зиновий Федорович понимал, что Ткача на мякине не проведешь. Кто такой этот Виталик было видно сразу. О таких говорят – сам себе на уме, а еще – в тихом омуте черти водятся. Голоса его за эти три дня, что он провел в Рудознатцах, почти никто не слышал. Если его ни о чем не спросить, то он ничего и не скажет. В глаза не смотрит, встречного взгляда избегает. И вообще избегает быть на виду. Во дворе экспедиции есть скамеечка под двумя лиственницами. Там он обычно