и попытался сбежать, когда понял, что его поймали, но я догнал его и схватил за куртку, едва он успел сделать несколько шагов.
Краем глаза я увидел, как встревоженно поднялась Бриджит.
– Давай сюда камеру, – сказал я, с трудом скрывая гнев. При охране важных персон папарацци – неизбежное зло, но есть некоторая разница между съемками человека за едой и покупками и слежкой за ним в глубоко личные моменты.
Бриджит пришла на могилы родителей, а этому куску дерьма хватает наглости вмешиваться.
– Ну уж нет, – пролепетал папарацци. – Это свободная страна, а принцесса Бриджит – публичная личность. Я имею право…
Не дожидаясь конца предложения, я вырвал камеру из его рук, бросил на землю и растоптал на кусочки ботинком.
Не люблю повторять сказанное.
Он протестующе завыл:
– Эта камера стоила пять тысяч долларов!
– Считай, тебе повезло, что сломалась только она. – Я отпустил и расправил его куртку – жест скорее угрожающий, чем вежливый. – У тебя пять секунд, чтобы убраться с моих глаз, пока я не передумал.
Папарацци был беспардонным, но не тупым. Две секунды спустя он уже исчез между деревьями, оставив на земле куски уже бесполезной камеры. Через минуту я услышал звук мотора, и с парковки уехала машина.
– Я его знаю. Он из «Нэшнл Экспресс». – Бриджит подошла ко мне, судя по всему, совершенно не удивленная произошедшим. – Самая жуткая желтая газетенка. После того что ты сделал с камерой, они, наверное, напишут, что я вступила в сатанинский культ или нечто подобное.
Я фыркнул:
– Он это заслужил. Не выношу людей, не способных уважать личное пространство окружающих.
Она неуверенно улыбнулась мне – впервые за несколько дней, – и от прежнего холода не осталось и следа.
– Это папарацци. Нарушать личное пространство – его работа.
– Но не на чертовом же кладбище.
– Я привыкла. Если я не во дворце, всегда есть шанс оказаться в газетах. – Похоже, Бриджит уже смирилась. – Спасибо за заботу, хотя метод оказался… агрессивнее, чем я бы посоветовала.
В ее глазах оставалась легкая грусть, и у меня снова екнуло сердце. Возможно, поскольку причина ее печали была мне понятна – чувство, будто ты один во всем мире, без двух людей, которые должны были любить тебя сильнее всех.
Я никогда не знал родительской любви и, несмотря на эту зияющую пустоту внутри, не понимал, чего лишился. Бриджит же пришлось ее испытать, во всяком случае, со стороны отца, и, вероятно, для нее утрата стала еще болезненнее.
Ты здесь не для сочувствия, идиот. Ты должен охранять ее. И все. Неважно, как она красива или печальна и как сильно мне хотелось развеять окутавшую ее тоску.
Моральная поддержка в мои обязанности не входила.
Я сделал шаг назад:
– Готова? Если хочешь, останемся еще, но через час у тебя мероприятие.
– Нет. Я готова. Просто хотела пожелать родителям счастливого Рождества и рассказать о последних событиях. – Бриджит смущенно заправила за ухо прядь волос. –