Шуб снимай, туда – толкай!
– Во, княже, как… – растерялся Добрыня и выжидательно посмотрел на Владимира.
– Да ладно, Добрыня, может, твоей обойдёмся. Потом справишь при случае новую себе…
– Да ты шо, княже? – оторопел Добрыня, нервно ощупывая свою изношенную до облысения шубу.
– Да моя им вряд ли сгодится – уж больно неприглядная на вид… – огорчился князь.
Вот с той поры и появился основной, но очень секретный закон любого государства на русской земле, открытый и, главное, озвученный много веков спустя вроде как Салтыковым-Щедриным, но вечно из-за своей секретности недоступный для понимания простому человеку: российская власть должна держать свой народ в состоянии постоянного изумления…
За дверью тем временем послышались какие-то и вовсе непонятные звуки. Добрыня что есть сил заколотил по массивной двери. Из коридора, усилившись, доносились глухое мычание и шварканье, похоже, что там началась какая-то возня, послышались пощечины и звучные удары чьей-то головой об стену. Хриплый голос поинтересовался:
– Княже, ты там?
– Давай открывай! – рявкнул в ответ Добрыня и, повернувшись к Владимиру, тихо добавил: – Эт наш десятник – Обалдуй, – и в знак восхищения дружинником показал князю большой палец.
В коридоре, тускло освещенном немногочисленными бойницами, завешанными коврами, их слегка удивила новая встреча с Мурзой и его визирем. На визире чалма встала дыбом и слегка набок из-за многочисленных шишек. А на Мурзу смотреть даже князю стало неудобно, ибо его толстое лицо с прищуренными глазками превратилось в сковородку с пухлыми оладьями вместо щек, но почему-то багрово-синего цвета. И из его носа ручьём неслась благородная, судя по запаху, кровь. (Похоже, что молоко для теста жутко скисло).
– Чем теперь-то порадуете, хозяева хреновы? – по простоте душевной обратился к ним Владимир.
– Храты прифесстстфофыфыфать… (прости, читатель, что так длинно) ф-фелихий хняф Фил-им-итир! – с нескрываемой радостью приветствовал своего высокого гостя Мурза. И почему-то выплюнул при этом несколько своих, уже не нужных ему, лишних зубов.
Владимир с Добрыней незаметно переглянулись и… Да-да, начали осваивать имущество негодяев. Перетягивание всякого добра из стороны в сторону у князя с Добрыней с одной стороны и Мурзы с визирем с другой стороны превратило это упражнение впоследствии в игру с перетягиванием каната между командами. Но только тогда это был не спорт и не игра, а забота о национальных интересах. Крымчаки проиграли много ковров, серебряную посуду и кое-что из одежды. Целую гору всякого добра, вокруг которой уже засуетились обозные люди, готовые растащить вещички по своим телегам. Но князь положил глаз и на само поселение:
– Так, Мурза…
Тут надо сделать оговорку: это не князь говорил на чужом языке, это Мурза с визирем знали язык киевлян. Много людей шастали тогда из Корсуня в Киев и обратно.
– …пошли-ка осмотримся. А ты, Добрыня, зови Путяту – пусть догоняет, с ним похожу… А сам займись ночлегом. Что-то мне здесь не по нраву, – подмигнул Владимир воеводе.
Дождавшись