Сменилась тихая песня. Люди вокруг просветлели лицами. Стали переглядываться. Что-то завитало в воздухе. Особое. Я чувствовал невысказанное единение и рад был оказаться в нем. Никто не осудит сурового Батьку, смахнувшего слезу. Песни говорили: «Мы не одни, нас помнят, ждут, надеются. И черта лысого мы дадим нас так просто ухлопать или заморить».
Новая песня. Совсем незнакомая речь. Микола сначала подпевал тихо, потом, видя мою заинтересованность, тихо сказал:
– Сербская песня. Древняя, про воинов, где отважные мужи знают, что завтра умрут, но сегодня призывают сдвинуть стаканы так же плотно, как завтра сдвинут плечи в бою.
– Сильная песня. Я прочувствовал.
Казак достал глиняную бутылку, пустил по кругу.
– По три глотка, чтоб спалось лучше.
– У Гамаюна знаешь, какие глотки?! В три глотка Черное море выпьет.
– Да ни… Загнул! Мабуть, в пять!
Казаки негромко прыснули со смеху, давясь в смешках.
Пошел дождь. Языки пламени заволновались, зашипели. Посиделки пришлось прекратить.
Как можно заснуть? Я опустил голову, прижимаясь щекой к мягкому войлоку. Знакомые запахи заворожили, закачали сознание, глаза сами собой закрылись, и тут же – чужая рука затрясла за плечо.
– Иван Матвеевич, пора.
Казалось, и не спал совсем, мысли метались от дома до предстоящей вылазки. Образы любимых людей – в грусти и в радости – сменялись кудрявой отарой – сотня баранов решит вопрос с провиантом и теплой одеждой. И чтобы продолжить дальше жить ради тех, кто дорог, надо успешно выполнить задачу. Как много зависит от баранов!
Командование должно было все силы приложить, чтоб их получить, а начальство делало вид, что такая мелочь как отара – сама по себе, а обессиливший русский корпус – отдельно, и никто совсем не заинтересован в исходе непонятной операции. Мол, пять неизвестных босяков и мающийся от безделья артиллерийский поручик, потерявший свои орудия, за так, между прочим, обеспечат войско мясом.
Стоп. Ладно. Чего-то разбурчался! Ну, плохо спал на новом месте, зато не мерз и не голодал, а впереди дело веселое. Не хлопотное. И все лучше, чем безделье в палатке.
Правда, дело оказалось в первую очередь скользким.
После сотни падений на обледеневших камнях, мокрый как мышь, уперся в каменную стену. Темный отсыревший камень давил массивом, величественно возвышаясь над головой. Вздохнул, пораженный природой. Ее внезапным вторжением в наш ход. Впрочем, пластун уже уверенно повел в сторону, доверяясь своему чутью. Продвигаясь за Николаем вдоль неровной скалы, дошли до просвета. И я, что греха таить, задышал свободнее, хотя от частых падений ребра болели и легкие не могли как следует сделать полный вдох. Пластун сразу подал сигнал и показал, что можно отдохнуть. Через несколько минут с двух сторон подошли фланги. Гриц и Сашко. Отдышавшись, они пошли вперед. Немного погодя пошли и мы. Здесь лед лежал только местами – причудливыми застывшими каплями, свисая с камней