получил ангажемент в цирк, – дочитав письмо, ответила, наконец, мама на немой вопрос Маевских.
Прозвучало хорошо, даже величественно: «Николай получил ангажемент». Коля на секунду воспрял, но осекся, увидев разъяренное лицо отца, метающее молнии из другого конца зала, и недоумевающие глаза Маевских.
– Мда, история, – жамкая слова, проговорил профессор.
– А с другой стороны, сами посудите, ну куда ему деваться? Ведь война идет. Цирк – не худший вариант, – вступилась за Колю жена профессора.
– Ведь я не глупостями заниматься. Я там на скрипке играть буду! – попытался вклиниться Коля.
– Вот, не стоит делать поспешных выводов, – нервно улыбнулась Маевская. – Важно соблюсти приличия. Достойный человек в любом месте себя сохранит.
– Да пойдите вы! – рассвирепел отец и вышел вон из зала, хлопнув дверью.
Мамаша махнула музыкантам рукой. Заиграли польку.
***
После возвращения в зал отец отвел его в сторону, чтобы никто не видел, и сказал, что не даст денег на дорогу и не позволит позорить семью, выступая на потеху публике. Что нет более подлого и мерзкого дела, чем кривляться с глупой рожей, когда кругом голодают и гибнут люди. Коля в ответ надерзил отцу, как никогда раньше. Закричал, что все равно поедет в цирк! А деньги заработает или возьмет у знакомых, да хоть украдет, вот что! На крики сбежались гости во главе с перепуганной мамой. Получился скандал. И как бы Ирина, растерянно улыбаясь, ни старалась отвлечь гостей танцами, все упрямо таращились на Колю и отца. Бодрые предложения невесты не вызвали отклика.
Коля полночи не мог уснуть в комнате. Слезы против желания катились по лицу и заливались за шиворот, противно щекоча шею. Скоро он так их наглотался, что заложило нос, и разболелась голова. Он не хотел, чтобы кто-то видел его позор, и отпросился спать пораньше. В зале до двух часов ночи играла музыка, но потом гости разошлись. К нему в комнату никто не постучал. Только разок заглянула мамаша и, увидев, что Коля уже в постели, осторожно прикрыла дверь.
Разве цирк – такое дурное занятие? Коле представлялась радость, которую он мог бы принести зрителям своей музыкой. Он бы успокаивал обездоленных пролетариев, вдохновляя их на труд во благо Родины. И от недостижимости благородного дела рыдал еще горче. Даже кусочек шоколада, принесенный Петей утром, вставал поперек горла.
Произошедшее казалось несправедливостью и непоправимым бедствием. Но нужно было стоять до конца и не допустить капитуляции – ни ее возможности! И Коля твердо решил, что уморит себя голодом назло отцу. Вот тогда он узнает, как запрещать цирк!
2
Следующие дни они не разговаривали и даже не здоровались. Отец уходил рано утром на службу вместе с Петей, а Коля чуть позже – в училище. Вечером же никто и носа не показывал из комнат. Отец проводил время с мамой: включая фоном радиолу, читал ей сочинения Ленина, новые партийные бюллетени и последние сводки с фронтов, пока она вязала варежки из собачьей шерсти – в таких количествах, словно собиралась обвязать весь Ленинград. А Петя жил в комнате с Ириной: они,