– из него течет. Мы такое видели, что чудом не ослепли. В одной деревне мужчины убивали своих женщин, бросали их в колодец, чтобы честь деревни не досталась врагам. Они стреляли в своих же дочерей, потому что хотели их спасти. В разрушенной гурудваре лежала девушка с нехорошей надписью на теле. Женщин, мусульманок, гнали голых по улице. Это все происходило уже на нашей стороне. Озверели и те, и другие. Не верю, что мы добрались.
– Нужно много воды, чтобы смыть это, – сказала Мамаджи. – Это ангрезы, уходя, устроили кровавый пир. Я жалею, что стала старой. А твой отец – мудрый человек, раз научил тебя стрелять.
– Отца, может быть, теперь нет на этой земле. Они жили в другой стороне города, мы не смогли узнать, что там случилось.
С той ночи Мамаджи превознесла невестку из Лахора. Ей доставались лучшие ткани и куски за обедом, королевские украшения. Свекровь подарила ей свой сурмедани[23] из слоновой кости. Мамаджи опасалась силы невестки, знала, кому перейдет ее престол, но не хотела, чтоб это случилось при жизни.
Пакистан приехал
Чандни Чоук стал меняться с тех дней. Прежде улицы лежали просторно, много света гуляло в них. Разносчики катили по сонным кварталам свои тележки. По праздникам с крыш люди смотрели на парад: английские солдаты в красных мундирах играли на флейтах и барабанах.
У птичьей больницы стояли разноцветные киоски торговцев цветами, парикмахерские, названные в честь богов. За ними – студии, где можно было сделать торжественный снимок семьи или фотографию на паспорт. В доме предвещали Тарику быть владельцем такого ателье, а он стал корреспондентом.
В переулке у хавели мусульмане держали лавочки воздушных змеев, конфет, самодельных игрушек. Дети обращались к хозяевам уважительно: сахиб. Много мусульман жило на улице Ахмада.
Вскоре после ночи, когда Даниика полюбила Тарика, лавочки разграбили. Дети смотрели с галереи и плакали по убитым игрушкам, чьи нарисованные глаза устремились в небо. Мамаджи запретила семье покидать дом в те дни. Мусульмане ушли во двор мечети Джама Масджид и спали внутри на древних камнях, ожидая поезда. Ворота мечети сторожили солдаты. Ходили слухи, что в Джама Масджид изготавливают бомбы.
Сыновья Пападжи дежурили на крыше, женщины готовили ведра с водой на случай пожара. Гаури прислушивалась к ночным скрипам, вою цикад. Она сомневалась, что торговцы конфетами могут сделать бомбу, но верила слухам. Потом мусульмане уехали в новую страну, Пакистан. А индуисты Пакистана текли и текли в Индию. В доме привыкли к шелесту одежд по ночам.
На улицах Чандни Чоук стало многолюдно. Школы заработали в три смены. Появились новые слова: «кэ хаал хай» – как дела, «тусу даса» – скажи-ка, «чанжа» – хорошо. Дети учились у приезжих детей и распространяли загадочный язык по лабиринту города. Торговцы затопили Чандни Чоук, негде стало ходить трамваям, рельсы убрали. Беженцы продолжали прибывать, они занимали опустевшие дома на улице Ахмада и других улицах. Селились на крышах