и не арестовали. Будто и забыли о том, что он воевал. Может, это была необъяснимая милость цесарины, которую та неожиданно обрушивала на своих подданых – и тех, кого ими считала. У князя Белты отобрали дворец в столице и обоих сыновей и, видимо, посчитали, что этого достаточно.
– Матерь с тобой, Стефко, не смотри на меня так, – сказал отец, поднимаясь. – Я не помолодел за семь лет и знаю это без тебя.
Стефан потупился.
– Отец, – начал он осторожно, – вы уверены, что хотите сделать наследником именно меня?
– А что же должно мне помешать? – спросил тот нарочито ровным тоном. В детстве они такого тона боялись.
– Ни одна церковь не признает ваш брак с… с Беатой, если узнает о ее происхождении. Поэтому вашим законным наследником выходит Марек…
– Я венчался с Беатой в храме. И что-то не помню, чтоб икона Матушки кривилась или плакала, когда над нами читали молитву.
– Но…
– Стефко, следи за языком! Ты, во имя всех святых, говоришь о собственной матери!
– Простите.
Старый Белта устало подпер голову рукой. В бледном предполуденном свете, проникавшем в кабинет, он казался старше обычного.
Стефан сказал все-таки:
– Вы же понимаете, почему я спросил об этом. У Марека наверняка уже есть дети, а со временем появятся и те, о которых он будет знать…
– Марек… – начал отец и прервался, и в этой паузе Стефан отчетливо услышал «не жилец». – Ты мой первенец, Стефан. Я не понимаю, зачем здесь вообще разговоры
Старый Белта открыл выставленную на стол шкатулку с документами, нажал на потайной рычаг.
– Здесь все бумаги. Я хочу, чтоб ты посмотрел их вместе с Кордой.
Стефан удивился: вроде у отца были собственные стряпчие.
– Некоторые дела лучше доверять тем, кто здесь не задержится.
– Вы желаете, чтоб я решил, стоит ли тратить деньги на корабли?
Отец не показался удивленным.
– Вам и так пришлось слишком много решать за нас. Но ты имеешь право сказать «нет».
Взгляд черных отцовских глаз был таким же четким и неумолимым, как и прежде.
– Я понимаю.
Прежде Стефан обрадовался бы, узнав, что отец на последние деньги решил помогать восстанию.
Отрадно сознавать, что люди все-таки взрослеют.
«Он умирает, – подумал Стефан. – Умирает и потому решил раздать последние долги. Мне, Мареку, Бялой Гуре. Так зовут родственников к сундуку с семейными реликвиями – доставить каждому последнюю радость, чтоб поминали покойного добрым словом».
Стефан передернул плечами от холодной, пронизывающей жути – той, что заставляла его ребенком вскакивать среди ночи, сознавая беспомощно, что его близкие смертны.
Его обида на отца, невысказанная вина – все опиралось на сознание, что отец вечен.
А теперь – после писем – и обид нет, только новая вина и глухая благодарность, ноющая, как старая рана. И как ее высказать?
– Завтра поедешь