Глеб Заваркин не скоро осознал окончательно и бесповоротно, что плетью обуха не перешибёшь, и с того момента начал писать просто «в стол», то есть в Самиздат, заведя там свою, никому не нужную страничку, среди тысячи других, и с тем смирившись. Чего скрывать – весьма любопытное занятие, между нами, пожилыми мальчиками, говоря.
Вот тогда-то, скорее из любопытства, а не из желания попасть в настоящие литераторы, вздумалось ему посещать семинар для молодых и начинающих при союзе писателей. И хотя не считал себя ни начинающим, ни тем более молодым, это с присущей семейству Заваркиных пунктуальностью, являлся тика в тику еженедельно в назначенное время.
Впоследствии не на шутку разохотился, начал просто так забегать в Союз – поболтать с молоденькой веселой секретаршей о новостях литературного процесса в стране, впрочем, без всяких там посторонних намерений, сугубо по-товарищески: секретарша была поэтической звездой местного небосклона, автором многих стихов, ставших песнями, которые очень нравились Заваркину, и даже училась заочно в Литинституте.
По началу на местной стезе и ему вдруг подфартило: один самый маленький рассказик с подачи приятеля по семинару, Саши Толкачева, артиста и драматурга, уже имевшего определенный вес в литкругах, опубликовали в местной газете. Три других тоже опубликовали в общем сборнике пишущей братии. Руководитель семинара помог собрать первую книжку и, приложив значительные усилия, после успешного участия Глеба в зональном совещании молодых писателей, втиснул рукопись на очередь в издательство. Представьте себе новость: его вдруг начали узнавать в коридорах даже настоящие писатели, среди которых известные матёрые дядечки, бывало нет-нет, да кивнут мимоходом с улыбкой, как своему: «Бегаешь, мол? Крутишься? Ну, крутись-вертись!».
Дрожь с головы до ног так и окатит. В один прекрасный день Глебушка имел неосторожность поздороваться первым с двумя таковыми – седыми, почтенными, в сорок пуд, расшаркался… Те попридержали поступь, и один у другого спрашивает довольно громко, будто сам глуховат и другой не сильно слышит: «А кто это?».
Другой не менее громко, глядя прямо перед собой из-под суровых седых бровей, отвечает: «Протеже Н-ской».
«А кто такая Н-ская? – разволновался уже Заваркин. – Знакомая, между прочим, фамилия. Ах, да, ведь это редактор областной газеты, напечатавшей первый рассказик».
Тут сделалось ему непреодолимо стыдно, даже противно, как начинающему альфонсу без особых внешних данных, которому законные мужи принародно указали его место. Другой возможно проглотил бы и не поперхнулся, эк, подумаешь – не обматерили, в конце концов, не выгнали вон поганой метлой за неспособность, но Глебушка обиделся всерьёз, надолго, почти навсегда.
Перестал посещать писательский семинар, напрочь выветрился из писательских коридоров, даже к веселой талантливой поэтессе-секретарше забегать