мне, как спасти жизнь.
– Медицина не всегда лечит, еще реже – спасает, – отрезал Мортимер, надевая на лицо ухмылку, которая медленно переросла в злую. Юноша выплюнул слова с такой уверенностью, что за столом стало тихо. Как всем показалось, разговор был закончен; каждый принялся думать о своем. Мортимер нацепил очки на нос, закрыв себя от лишних глаз черными стеклами; он надеялся, что за ними Дилан не заметит, как пронырливые голубые глаза оценивают его на наличие сна, еды, воды и всех возможных человеческих потребностей, но глаза Дилана были пронырливее. Поэтому уголок его губ поднялся наверх, посылая Мортимеру обнадеживающий сигнал об общем состоянии, а потом он сам, повернув голову, подмигнул правым глазом – он светился темно-серым, в то время как левый был таким же, как два у Мортимера. Глаза Дилана могли пугать, добавлять к его взгляду тяжесть, но Мортимер отчего-то находил в этих разноцветных точках успокоение, мысленно качая головой от таких сантиментов.
– Вы слышали, например, миф о Филомеле? – внезапно серьезно, к своему же удивлению, начал Мортимер; и продолжил, когда увидел, как двое напротив покачали головами в отрицании: – Суть такова: царь Терей был женат на девушке Прокне, но ему, видимо, чего-то не хватало. Он, будто бы влюбившись, обманом похитил родную сестру жены, Филомелу, для всех остальных объявив ту умершей. Держал ее взаперти, вдали от дома, подвергал насилию и в итоге отрезал ей язык, когда та грозилась рассказать. Но Терей не был вездесущим: Прокна узнала о сестре, в тайне от мужа помогла ей сбежать, и тогда девушки решили мстить. В один из дней Прокна подала Терею ужин: все шло мирно, царь закончил трапезу и вдруг вспомнил о своем маленьком сыне, приказав позвать того ко столу. Тогда и появилась Филомела, несущая в руке окровавленную голову мальчика, Итиса, который в тот момент уже лежал в желудке своего отца. Смахивает на пятый класс, да? – едко улыбнувшись, спросил Мортимер. – Неужели медицина способна вылечить и такое? Нет. И никогда не будет способна.
– А что тогда может? – тихо, совсем даже уязвимо сказал Мэрион.
– Ничего, – пожал плечами Мортимер, внешне возвращаясь в свой неестественный облик беззаботного смеха. – Ты же такой умный Мэрион, должен понимать, что тут уже ничего не поможет.
Мэрион промолчал. Он привык молчать и слушать.
– Этот миф – один из самых безобидных, а вы головы повесили, – возник Дилан, сложив трясущиеся от усталости руки на груди.
– Ты тоже читал? – поинтересовался Фэлис, глупо смотря в какую-то точку перед собой: то ли от бессонницы, то ли от услышанного.
– Глупый вопрос, Ворон, – ответил Дилан, слабо улыбнувшись. – Я его брат. Брат-близнец. Мортимер пичкал меня этими книжками с детства и заставлял вместе с ним мучаться над латынью и древнегреческим.
– Древнегреческий и латынь помогают тебе сейчас в изучении других языков, а в остальном я лишь привил тебе любовь и терпение к учебе и чтению, так что единственный правый тут – это я.
Дилан отчего-то усмехнулся, на что Мортимер в ответ улыбнулся. В промежутках между потемневшими налетами облаков