подскакивает, стоит мне вспомнить, что именно из-за его спонтанного решения отменить свадьбу и бросить меня я угодила в капкан тьмы и провела в бессознательном состоянии черт знает сколько часов.
Глупая, глупая, глупая!
Крепко жмурю глаза. В носу жжет от накативших слез. Стоит мне приподнять немного веки, и теплая влага тут же скатывается по вискам. Как бы я хотела, чтобы вместе со слезами ушла и боль… по крайней мере малая ее часть, и сдавливающее грудь осознание предательства любви всей моей жизни не пыталось уничтожить меня, раскрошить ребра, добраться до сердца и раскромсать его.
Всхлипывая, я переворачиваюсь набок и сворачиваюсь калачиком. Убираю руки от зареванного лица и невольно касаюсь взглядом поблескивающего помолвочного кольца на безымянном пальце – на его место должно быть другое. Обручальное. Из белого золота. С гравировкой. Мы вместе с Максимом продумывали слова и дизайн.
Раздавшийся в дверь тихий стук заставляет меня вздрогнуть и съежиться еще сильнее. Я прижимаю подбородок к коленям, надежнее укутываюсь одеялом, вернее сказать, ныряю в него с макушкой головы, и притаиваюсь. Не хочу, чтобы кто-нибудь видел меня в таком разбитом состоянии. Да и сама видеть никого не желаю…
– Ксюшенька, ты еще спишь? – в мягком шепоте, скользящем по комнате слабым ветерком, я узнаю голос мамы.
Виновато кусаю губу, потому что не собираюсь отвечать ей.
Снова жмурюсь, блокируя рождающееся изобилие вопросов, которые рвутся слететь с дрожащих губ. В первую очередь я бы хотела узнать, что с Максимом? На самом деле, у меня судорогой сводит пальцы от того, насколько яростно я мечтаю узнать об этом. Вернулся ли он? Догнал ли его Александр Сергеевич, и рассказал ли ему Макс о причине, из-за которой сорвал свадьбу?
Нет…
Нет, мне нужно остановиться.
Не думать об этом.
Не искушаться приданием значения жестокости человека, в руки которому я вверила свое сердце, а он растоптал его самым немыслимым образом.
К счастью, мама не настаивает на своем присутствии и, что-то бормоча под нос, кажется, о том, что не потревожит меня до утра, аккуратно прикрывает за собой дверь.
Я избавляюсь на выдохе от воздуха, которым были полны мои легкие. Для убедительности не выползаю из импровизированного укрытия пару-тройку минут, но когда становится нечем дышать, я сбрасываю одеяло и широко раскрываю рот, совершая жадные глотки.
Я вновь начинаю плакать, и звуки надрывных всхлипываний заполняют каждый миллиметр пространства. Болезненное, надрывистое рыдание не прекращается до тех пор, пока сил выдавливать соленую влагу больше не остается, а к опухшему лицу больно притрагиваться.
Сон затягивает меня в себя, словно в огромную воронку, и в стране Морфея я окунаюсь в череду прекрасных воспоминаний, связывающих нас с Максимом. Но по возвращению в реальный мир глубокой ночью с застывшим криком на губах и новой порцией подступивших слез, я, наконец, понимаю, что душой, кажется, погибла.
Зачем дальше жить?
Зачем просыпаться,