желание станцевать на нем чечетку, разнести вдребезги. Истребить все отражающие поверхности в мире, чтобы больше никогда не испытывать испанского стыда за помятую картинку. Спутанные, превратившиеся в солому волосы, яркие фиолетовые мешки под глазами и отеки от плача. За прошедшие дни я выжала из себя пожизненный запас слез. Ни малейшего намека на румянец, мертвенно-бледный оттенок лица слегка пугает. На секунду я всерьез задаюсь вопросом, жива ли на самом деле?
Мои глаза пусты, как космическая бездна.
– Притворись, ― слабо шепчу отражению. ― Заставь себя поверить, что все наладится.
Дрожащей рукой тянусь к расческе и вожу ею по волосам медленными, монотонными движениями сверху вниз, пропуская тусклые пшенично-русые пряди через деревянные зубчики. Проходит целая вечность, пока я вожусь с безобразием, в которое превратилась свадебная укладка. Я не отворачиваюсь, не смыкаю глаза ни на миг, снимая с себя одежду. Поджимаю плотнее рот, замечая, как выпирают ключицы и виднеются ребра, словно изнурительный эмоциональный стресс и голодание продолжалось не меньше недели.
Я стою под горячими струями душа час, а то и дольше, тщательно вожу по коже вспененной мочалкой до красноты и легкого жжения. Отражение начинает хоть немного радовать лишь после того, как я накладываю на лицо макияж, замазывая несовершенства и последствия истерики плотным слоем тонального крема.
Катя приносит сменную одежду и широко улыбается, транслируя неподдельное счастье от того, что не видит меня под одеялом и прижатой щекой к подушке, влажной от слез.
– Одуванчик, ты прекрасно выглядишь, ― подруга притягивает меня к себе за плечи, встает на цыпочки и чмокает в чистую, высушенную феном макушку.
– Врушка, ― усмехаюсь я, бросая взгляд на вещи, разложенные на кровати.
– А вот и нет. По сравнению со вчерашним днем разница, как небо и земля.
– Ладно, ― не собираюсь с ней спорить и беру бледно-зеленый сарафан. Переодеваюсь в присутствии Кати, с разочарованием отмечая пару свободных сантиметров в талии. ― Смотрится не очень, ― комментирую, разглядывая себя со всех ракурсов перед зеркалом в полный рост.
– Можем затянуть поясом.
Через отражение вижу вариант, который она предлагает, и морщу нос.
– Цвета же совсем не сочетаются.
Катя с улыбкой закатывает глаза.
– Ура! К нам возвращается скрупулезная Ксюша Елизарова.
Едва не стала Золотовской…
Я стискиваю зубы, гоню прочь мысли о Максиме и все-таки решаю выйти к маме и остальным в выбранном наряде. Присутствие близкой подруги немного смягчает обострившееся смятение. Когда мы спускаемся по лестнице, я дважды спотыкаюсь. Дрожащие ноги еле-еле держат. Если бы не Катя, удерживающая меня за локоть, я бы залила это прекрасное место фонтанирующей из носа кровью. Она попутно рассказывает, что многие гости отправились по домам, в том числе Егор. И быстро-быстро заверяет, что ничего нового он бы мне не поведал о своем «мерзавце-дружке».
Вся надежда на брата Максима.
Брюнет,