так мало, Яре бы и трех дней не хватило, чтобы проверить их все. Яра как раз собиралась в порыве бессмысленной ярости пнуть стол, и подробнее изучить, что там такого особенного охраняла в своей бутыли экзотическая сороконожка, но внезапно прикипела взглядом к небольшому ящику, как раз над тем, что она недавно взломала. Ничем не примечательный – не заметишь, если не наткнешься случайно, ящик легко открылся и был пуст, а на его черной лакированный дверце не было ничего, кроме аккуратно нацарапанного колослова. Четырежды вписанное само в себя по кругу слово, его легко принять за узор, если не знать, как читать. Это волшебство Яра знала: на один предмет наносили узор – «замок», а на другой предмет – «ключ», и только этот ключ мог открыть тот замок, пока не кончится магия, вложенной в рисунок. Этот колослов был мертв, магия давно ушла из него, но…
Яра быстро заморгала, переводя взгляд на зарисовки с лесной опушкой, разлетевшиеся по всему полу, и глубоко задышала, пережидая озарение.
Все в городе знали, что разрыв Бажова шабаша находился в лесу, и этот лес не просто множество деревьев, растущих рядом на речном берегу. Точнее, он как раз такой, а еще любой другой, и все они вместе взятые. Каждый лист и каждая иголка в нем дышала магией. Изнанка плескалась в его глубине ленивым прибоем из едва слышного шелеста и тумана, смешивая времена и сны, делая явью небыль, рождая созданий, невозможных в любом другом месте, кроме этого леса. Про этот лес можно рассказывать любые сказки, и все они будут правдой: что в лесу этом тропинки из фиалок приводят к замку людоеда, что из этого леса на опушку выходит девочка из чистого снега, с глазами как льдинки на солнце и с румянцем ярким, как грудки снегирей, что деревья в нем дали тело для тысячи идолов, а земля стала братской могилой для тысяч костей и тел. Люди жгли его столько раз, что не счесть, но какое ему дело до людей? Он горел, а потом уводил их детей в свои чащи, прорастал на руинах их домов, и прах их питал его корни, а кровь их удобряла его землю. Лес этот был бесконечен, если идти к нему через реку, по старому деревянному мосту, и был не шире лесопосадки в городской черте, если пытаться попасть в него каким-либо другим способом.
Он был Лес – отец всем лесам. Очень легко заблудиться в его одинаковых тропах, пропасть в болотах, увидеть то, что украдет твою душу, зацепит и как паутину намотает на тонкие ветки, запутает в еловых лапах – будешь бродить, пока не упадешь. Или вынесут тебя ноги на опушку, по мосту, на другой берег, где костры горят, и дым густой вьется высоко, чтобы из лесу видно было, посмотрят люди тебе в глаза, и будет там пусто и темно, как в колодце. А все, что было внутри, навсегда останется между высоких стволов, стелиться по опавшей хвое, ветви качать и тревожить травы.
Чтобы войти в Лес и вернуться обратно, нужно соблюдать правила.
«Зажигай костры». Потому что там, на другом берегу, под обманчиво безобидной тенью Леса легко забыть, что он из себя представляет, как хитер и изменчив он может быть, а огонь –