меня с ног.
Выйдя из подъезда, я привычно повернула к гаражам.
«А почему, собственно, я не могу сходить в ресторан? Что в этом страшного? Какой резон выглядеть в его глазах этакой забитой дурой? Очень даже хорошо! Как раз скажу ему, что увольняюсь, что получила более интересное предложение. Так даже лучше. Пусть не думает, что я просто растаяла от счастья, узрев его сиятельство в своих начальниках. Всё равно после этого я его больше никогда не увижу».
Никогда не увижу. От этих слов я почувствовала в животе противные спазмы, а по спине вновь побежали знакомые мурашки.
Вернувшись домой, я быстренько приняла душ и обновила макияж, потом долго рылась в шкафу, выбирая, что надеть, и наконец остановилась на беспроигрышном варианте – маленьком чёрном коктейльном платье в стиле Шанель и лёгком белом пиджаке из тонкой шерсти. Волосы заплела в сложную французскую косу, с которой провозилась около часа и чувствовала себя совершенно измученной, но результатом осталась довольна.
«Несмотря ни на что я ему всё-таки нравлюсь. Женщина всегда это чувствует. Поэтому пусть я запомнюсь ему красивой».
«Фу, какая пошлость! – немедленно активизировался мой внутренний оппонент. – Ни дать ни взять – монолог твоей знаменитой тёзки к этому отвратному Луису-Альберто. Ты уж совсем-то в маразм не впадай!»
Часы показывали восемь тридцать пять. Прихватив белую сумочку-планшетку на тонкой золотой цепочке (моя первая покупка с зарплаты), я медленно, очень медленно спустилась по лестнице, вышла из подъезда и тотчас услышала, как мягко заработал двигатель припаркованного у дома тёмно-вишнёвого «шевроле». Задняя дверца открылась, и из машины выбрался улыбающийся Селивёрстов с букетом белых роз, перехваченных прихотливо уложенной золотой сеткой. Сделав шаг навстречу, он снова взял мою руку и легко прикоснулся губами к запястью.
«Спасайся кто может… – подумала я, напялив на физиономию дежурную улыбку. – Право слово, в этом жесте столько интимности! Вероятно, его применяют опытные обольстители для окучивания юных невинных овечек».
«Уж не тебя ли? – издевательски напомнил о себе мой мучитель. – Хотя не удивлюсь, если вид голого мужчины до сих пор вгоняет тебя в краску».
Тем временем Селивёрстов подвёл меня к машине и, бережно усадив на заднее сиденье, сел рядом и положил букет мне на колени. На влажных лепестках роз мерцала позолота. Я невольно залюбовалась этим хрупким и, увы, таким недолговечным чудом.
В салоне витал едва уловимый запах дорогой кожи, дорогого табака и всё того же «Платинового эгоиста», который в равной степени злил и притягивал меня, и этим злил ещё больше.
По дороге мы разговаривали мало, ограничиваясь улыбками и незначительными репликами. Его близость меня отчаянно смущала, и я сидела, по большей части уставившись прямо перед собой и разглядывая могучую спину водителя, обтянутую чёрной кожаной курткой.
Едва мы вошли в зал ресторана, к нам подскочил официант и проводил к столику у окна, с которого снял табличку