в задумчивости постучала пальцами по гладкой поверхности дерева.
– В конце концов – кто она и кто я? – сказала она сама себе, – Я – Феофано, Богом оглашенная и избранная!
Слова прозвучали не слишком уверенно.
Снова вспомнилась девушка, почти девочка, босая, в небесно-голубых одеждах, что назвала ее сегодня другим именем – тем, что в далекой прошлой жизни дали родители.
Анастасо.
Ее отец Кротир, родом из Лаконии, плебей темного происхождения, держал кабак в одном из бедных предместных кварталов города. От имени «Анастасо» пахло закопчённой кухней и пережаренной в специях слегка протухшей дичью, которую она, дочь трактирщика, выносила изрядно выпившим гостям, а они, не стесняясь, хватали ее на руки и грудь, пьяно хохоча, увлекали в комнаты. Это имя лоснилось тысячами толстых, нездоровых, опухших, сизых лиц, что чередой текли мимо юной Анастасо, пока однажды шутница-судьба не послала на трактирный двор уставшего с дороги юного наследника престола Романа.
Уж она не растерялась! Уж она в тот вечер наизнанку вывернулась, чтобы угодить будущему императору! И ведь получилось, зацепила, закружила парню голову, и из придорожного кабака оказалась во дворце.
Как говорится, из грязи да в князи.
Когда в октябре 959 года Константин VII умер, Феофано, естественно, вступила вместе с Романом II на престол.
Ей было тогда восемнадцать лет, юному императору – двадцать один.
Все поменялось, и она уже почти забыла старое имя свое, и тут – она, Параскева.
Она пришла в Константинополь неизвестно откуда, и сплетники замололи языками, обсуждая и додумывая то, чего не знали точно.
Говорили, что она знатная родом, и что добро свое она раздала страждущим, оставив себе ровно столько, чтобы самой не стоять с протянутой рукой. Говорили, что пост и молитва – вот ее занятия, и что цель ее – уйти в Святую землю и молиться там за всех живущих.
Пусть бы говорили, толпа всегда говорит, но дело пошло дальше – их начали сравнивать!
Ее, императрицу – и эту непонятную, неизвестно откуда явившуюся девушку.
В бессильной злости Феофано стукнула кулачком по столу – куда бы она не пошла, всюду говорили о той, пришлой.
И сравнение толпы было далеко не в пользу императрицы.
Какая она красавица!
Как чиста, как юна и невинна, как жертвенны ее дела!
Из-за Параскевы все будто с ума сошли – лучшие юноши города хотели взять ее в жены, но она ни на кого не обращала внимания. Монахи молились за ее здравие, да что монахи – патриарх! Патриарх Полиевкт, суровый и непреклонный, попал под очарование этой воплощенной невинности.
А девушке было все равно. Девушка ходила по Константинополю, заходила в храмы, говорила тихим голосом своим о добродетелях, и слова ее прорастали в душах людей светлыми цветами.
– Змея, – прошипела императрица, – сущая змея!
И тут же одернула себя – злись