Рустем-паша почтительно склонился, – есть еще кое-что важное. Я не решился сказать вам об этом при всех, боясь породить толки, но ведь если не скажу я – рано или поздно скажут другие.
Сулейман сел за маленький столик, поднял на великого визиря уставшие воспаленные глаза с красными прожилками – следы бессонных ночей. Слишком много тягостных мыслей последнее время приходит к нему, слишком поздно он осознал, как короток человеческий век.
Казалось бы, только вчера он занял трон Османской империи, только вчера были оглушительные, блестящие военные победы, и прекрасные женщины, и пьянящий вкус власти – и все промелькнуло, ушло, и вот ему уже 63 года, он стар, у него болят кости, ломит от подагры ноги, и он ничего не может с этим сделать. Ход времени нельзя повернуть вспять, время не подчиняется никому.
Даже повелителю мира.
Вынырнув из потока размышлений, Сулейман тихо сказал:
– Говори.
Рустем приблизился к столику, чуть наклонился и тихим голосом произнес:
– Я знаю, повелитель, что вы уважаете архитектора Синана за его талант и великие знания. И я тоже, смею вас заверить, крайне хорошо отношусь к нему как к человеку и ученому, но…
Рустем запнулся.
– Что «но»?
– Не знаю как сказать, – честно признался Рустем.
– Как есть. Правду, Рустем, говорить легко и приятно. Если, конечно, это правда.
Повелитель откинулся на стуле.
– Ну, что же такого сотворил Синан, что даже ты боишься мне об этом рассказать?
Рустем набрал в легкие побольше воздуха и на одном дыхании выпалил:
– Архитектор Синан курит кальян по вечерам в мечети Сулеймание. Причем делает это, никого не стесняясь и не прячась. Каждый вечер он устраивается прямо в михрабе – и курит! Конечно, мечеть не достроена, но это же мечеть! Рабочие удивляются такому поведению правоверного мусульманина; мы все не без греха, и я знаю, что многие достойные мужи империи порой позволяют себе курить табак, но для этого есть специальные заведения! Дом, наконец! А тут, никого не стесняясь, он…
Иссякнув, Рустем-паша запнулся, в отчаянии махнул рукой и посмотрел на Сулеймана.
Лицо султана ничего не выражало.
– Иди, Рустем, иди.
И озадаченный такой реакцией, великий визирь Рустем-паша вышел из покоев.
Оставшийся в одиночестве повелитель, забыв о головной боли, обдумывал новость.
Пусть даже Синан не был по рождению мусульманином – но он принял ислам давным-давно, еще при отце Сулеймана, султане Селиме Явузе. Ислам стал его частью, проник в саму суть Синана, недаром его мечети были столь гармоничны.
Ну не мог прекрасный в прошлом военный архитектор, непревзойденного разума инженер и новатор внезапно лишиться рассудка настолько, чтобы непонятно ради чего раскуривать кальяны посреди мечети, да еще какой! Которая призвана прославить Сулеймана и пронести славу о нем сквозь века.
Тогда что?
Навет? Клевета?
Он бы