как бабушка обихаживала новорождённых телят. Маралёнок был худенький, мокрый, липкий, вялый, со слабыми признаками жизни. Аня рукавицами, а потом шапочкой стала протирать новорождённого.
– Сиротинушка ты малая, – приговаривала юная повитуха, – мать-то тебя бы сейчас язычком обласкала, обсушила, молочком напоила. Двуногие пираты из груди ей сердце вырвали и тебя на погибель бросили. Терпи, мой братик, мы тебя с бабушкой выходим-выхолим – и будешь ты через две осени такой же могучий и красивый, как отец твой.
Таёжный воздух и массаж ободрили маралёнка, он стал тыкаться тёплыми губами в руки, лицо спасительницы – искал материнское вымя.
– Потерпи, братик, вот доберёмся до дому – бабушка нас парным молочком согреет, я тебе постельку у печки устрою, потерпи.
Девочка тщательно и быстро просушивала ножки, и ушки, и спинку, и животик малыша, но он всё ещё был влажным, и она боялась, что мороз может надеть на него смертельную ледяную одёжку. Аня сдёрнула шарф и ещё раз тщательно прошлась по всей жиденькой меховой шубке маралёнка. Но и этого ей показалось мало, и она сняла куртку, обернула его тощенькое тельце и завязала рукава узлом на груди.
– Ну как, братушка, хоть чуть-чуть потеплело?
Маралёнок молчал, головёнка его плохо держалась, никла, дышал он учащённо, а сердчишко трепетало, как у воробушка.
– Мой Марик, – неожиданно родилось имя, – чуешь, что не родная мать о тебе заботится, вот с горя-страху и мечется сердчишко.
А Марик (утвердим это имя) действительно нервно вздрагивал, несуразно двигал ножонками, однако был слишком слаб, чтобы проявить свободолюбивый характер лесного жителя и вырваться из чужих человеческих рук.
– Не пугайся, маленький, не ругайся, миленький, мы с воронами друзья твои. А Кострик твой главный спаситель. Если бы не он…
Приговаривая, «сестричка» продолжала действовать: на носки лыж натянула шапочку – чтобы не разъезжались, петли от палок надела на задники лыж. Марика устроила на сооружение, как могла, закрепила его шарфом.
Вороны всё это время внимательно и почти без разговоров следили за действиями Ани, вслушивались в её слова. Когда вороны догадались, что девочка сейчас уйдёт, заволновались, и Костря спросил:
– Как быть с тем, что осталось от матери и её сына?
– Поступайте с этим так, как велит вам, санитарам, закон тайги.
– Завтра на заре мы продолжим полёты помощи большим, но ослабевшим братьям нашим.
– Хорошо, Кострик, но я растерялась и не попросила тебя сразу: попытайся сейчас настичь автомобиль убийц и запомнить его номер. Они, должно быть, из города.
– Если не сумею догнать, помогут городские крылатые братья. Завтра к вечеру я прилечу к тебе. Ар, Ан-ра!
– Ар, Кострик!
Трудный, трудный путь
Лыжня шла под уклон, и у Марика то в одну, то в другую сторону сваливалась головёнка. Обледеневшие края лыжни царапали его длинные ножонки. Промучившись сотню-другую шагов, девочка поняла: таким способом она либо шею Марику свернёт ненароком, либо глаза ему испортит уколистой