было правдой. Когда Изабель сослала Рен в аббатство, она не ожидала, что та постучится к ней обратно. С ростом числа погибших на войне королевство нуждалось в каждом желающем и способном целителе, которого только можно было найти, молодом или старом. И Рен была более чем желающей. С тех пор королева использовала все возможные способы, чтобы сохранять дистанцию между ними. Рен так и не поняла, почему Изабель так сильно ее ненавидит. Да, она была незаконнорожденной, пятном на идеальной линии Сазерлендов, но у них не было другой семьи, кроме друг друга. Вместо того чтобы принять ее, Изабель скорее позволила бы какому-нибудь дальнему родственнику занять трон, когда она умрет, не родив наследника.
– Что мне теперь делать? – спросила Рен.
– Ты будешь терпеливо ждать, пока я не наведу порядок и не уговорю королеву восстановить тебя в должности.
– Я не могу быть терпеливой, ничего не делая.
– К счастью, ты не будешь ничего не делать. Исцеляющие дела, молитвы и общая тяжелая работа, насколько я помню. Я достаточно вытерпела твоих жалоб, чтобы знать это.
– Я не шучу, Уна.
– Как и я. – С этими словами она закинула ноги на подлокотник. – Это всего лишь временная отставка. Учитывая все обстоятельства, ты отделалась мягким наказанием. Ты должна быть благодарна.
– Да, технически оно мягкое, но она знала, что оно ранит меня сильнее всего. Беспомощность едва ли не хуже унижения. Я никогда не прощу себя, если тебя тоже похитят.
Уна вздрогнула.
– Меня не похитят.
– Откуда ты знаешь?
Уна сжала губы в тонкую полоску.
– Вот. А что буду делать в это время я? Довольствоваться часами созерцания Богини в ее бесконечной тайне? Или ждать твои письма, как какая-нибудь влюбленная домохозяйка? – По мере того как выражение лица Уны становилось все более мрачным и отстраненным, Рен сосредоточилась на единственной приводящей в бешенство вещи, находящейся под ее контролем. – Убери свои грязные ботинки с моего кресла.
– Оно уже грязное.
– Просто послушай меня! – рявкнула Рен. – Пожалуйста.
Уна медленно опустила ноги на пол и, сощурившись, посмотрела на Рен.
– Я слушаю.
– Прошло уже три недели с тех пор, как Байерс сидел на этом самом месте. Мы пили чай. Мы болтали. Мы попрощались. Все было так… привычно. – Она не могла стереть из памяти последний образ Джейкоба Байерса: он небрежно махал через плечо, когда шел по посеребренной луной мощеной улице перед ее квартирой. – Я не могу снова пройти через это, Уна. Особенно если речь идет о тебе. Я не уверена, что переживу это.
– Ты не можешь защитить меня. – Рука Уны пробежала по вложенному в ножны лезвию сабли. Филигрань ножен холодно поблескивала на свету. – Не важно, будешь ты там или нет.
– Это наименее обнадеживающая вещь, которую ты мне когда-либо говорила, а это кое-что да значит. – Уна совершенно не поняла смысла ее слов. Но как Рен могла заставить ее осознать что-то настолько иррациональное? Что, если она останется,