к работе. С тех пор я готовил для нее и Сэла.
– Лимонный тарт[34].
Мами́ посмотрела на двенадцать маленьких формочек, которые я приготовил.
– Маленькие тарталетки. Вкусно.
Я хмыкнул. Сначала я сделал тарталетки, а после начал заниматься тестом, которое планировал оставить в холодильнике на ночь. Я экспериментировал с булочками для завтрака, и, похоже, метод сработал. Хотя тесто оказалось весьма привередливым. В один день все удавалось на ура, а во второй – не удавалось вовсе.
И все же я бы предпочел работать с тестом, взять от этого занятия… немного энергии. А тарталетки… ну, их нужно было сделать.
– Прошу прощения, что ушел так внезапно.
Эти слова принесли боль, но многие вещи делали это.
Мами́ без осуждения цокнула.
– Понимаю. Хотя, возможно, наша гостья могла не понять.
Наша гостья. Мои внутренности неприятно перевернулись. Во мне было шесть футов четыре дюйма роста и двести двадцать фунтов костей и мышц. Мужчины боялись встретиться со мной лицом к лицу. А я убегал от женщины ростом пять футов шесть дюймов, которую мог поднять одной рукой, как будто моя задница была в огне.
Что она подумала обо мне? Я схватил еще один лимон, надрезал его и раздавил над ситом голой рукой. Яркий, свежий цитрусовый запах заполонил мои легкие. Ей нравится запах лимонов. Эмма сказала, что они напоминают ей о счастье.
На кухне было тепло от печей, в которых я пек багеты. На плите кипел ужин, выделяя аромат запеченных в вине овощей и тимьяна. Обычно я находил удовольствие в этих вещах, но не сегодня.
– Ты считаешь, я должен перед ней извиниться, не так ли? – выпалил я.
Мами́ долго смотрела на меня, а затем вздохнула.
– Только если хочешь. Неискренние извинения ничего не сто́ят.
– Я сделаю это, – сказал я, концентрируясь на лимонах. – Но особого желания нет.
Она рассмеялась, положив холодную руку на мое плечо.
– Ах, Титу́, твоя откровенность прекрасна. Никогда не меняйся.
– Хм-м.
– Оставь пока все как есть. Может, позже…
– Мами́, – я отложил лимон и повернулся к ней, – ты должна прекратить эту чушь со сватовством.
– Сватовством?
Я посмотрел на нее долгим взглядом.
– Я серьезно. Мне сейчас не нужны отношения.
Мысль о том, чтобы открыться кому-то, тем более тому, кто может завладеть моим сердцем и, следовательно, разбить его, заставила мой желудок сжаться.
Я держался подальше от женщин с тех пор, как Кассандра ушла меньше чем через месяц после того, как я бросил игру. Она предельно ясно дала понять: мое положение в хоккее – это то, что она ценила. С другой стороны, я был в таком раздрае тогда, так что тоже должен взять на себя некоторую вину за расставание. Со мной было совсем непросто находиться рядом. Я огорчился, когда она ушла, но не скучал по ней, и это говорит о многом. Я стал тем самым человеком: поверхностным типом, который желает кого-то не за то, кто он есть, а лишь за