образ совершенного человечества.
Чтобы применить это к нашей конкретной теме, мы должны искать эмоциональное, т.е. эстетическое, дополнение к этическому ригоризму.
Моральный закон распространяется на нас, людей, т.е. разумных, не только желающих, но и чувствующих существ. Как бы мало нравственная воля ни характеризовалась удовольствием или неудовольствием, она, тем не менее, обязательно связана с чувством, будь то удовольствие или неудовольствие, власть или свобода. Понятие разумного существа вообще*, которое Кант часто использует в своей этике, по существу является лишь методической абстракцией, хотя и абсолютно необходимой и неизмеримо плодотворной ради чистоты морального закона, независимости этической науки. Реальный, конкретный человек, однако, в то же время облечен чувственностью, является разумно-рассудочным существом. Нравственное существо без чувств было бы пустой тенью без плоти нашей плоти и крови нашей крови. По мнению Шиллера, ангелам и демонам не место в трагедии, равно как, добавим мы, и в философской науке. Должному должно быть противопоставлено существо, которое должно, субъект, который отличается и чувствует иначе, чем того требует категорический императив Поэтому, думая о моральном законе как о движущей силе, обязательно думают и о воздействии на чувство. Без чувства невозможно применение первого к человеку, следовательно, невозможна прикладная этика. Итак, для нас теперь вопрос: с какой точки зрения чистый, формальный моральный закон представляется человеку как чувствующему существу, мораль – антропологическому человеку, homonoumenon – homophaenomenon, сильтовое существо – природному существу? Или в самой краткой форме: Каким образом моральный закон ощущается человеком?
Когда Кант, развивая этот вопрос, заявляет, что чувство уважения – это «первый, возможно, также единственный случай, когда мы смогли определить из понятий apriori отношение познания (здесь речь идет о чистом практическом разуме) к чувству удовольствия или неудовольствия»,168 Коген справедливо обобщил это предложение, сказав, что этот случай, это отношение скорее представляет собой область эстетики в целом.169 Ибо чувство составляет особое содержание эстетического сознания. В том смысле, что мораль чувствуется, она становится эстетической. И поэтому этика сама по себе требует дополнения через эстетику не для своего обоснования, а для своего исполнения и применения к человеческой природе. В этом смысле наш заголовок говорит об эстетическом дополнении к этическому ригоризму. Не так, как если бы мы пытались каким-то образом войти в обширную область собственно эстетики.
Наш интерес – этический; поэтому все чисто эстетическое исключается с самого начала. Конечно, мы вступаем в пограничную область эстетики, но нас интересуют только ее этические отношения. Подобно тому, как при создании этики необходимо было рассмотреть отношение морали к науке, так и при ее