самосохранения; ибо оно предполагает «полный переворот принципов отношений между государем и народом». Кант здесь путает, как уже отмечал Коген (указ. соч. С. 437), случайную физическую личность главы государства с его «моральной личностью», которая в других местах встречается в суверенитете общей воли, таким образом, идею с видимостью. Дух «первоначального договора», однако, содержит «обязательство сделать форму правления соответствующей этой (т.е. своей) идее», т.е. изменить ее, «если это нельзя сделать сразу, постепенно и непрерывно» таким образом, чтобы она гармонировала с единственной законной конституцией, а именно конституцией чистой республики, по своему действию», пока, наконец, даже устаревшие эмпирические формы не растворятся в либеральных рациональных (стр. 169f).
В «резолюции» учения о праве развивается мысль о том, что «вся конечная цель» учения о праве в пределах простого разума – параллель, следовательно, критической доктрине религии – состоит в идеале всеобщего и вечного, короче говоря, вечного мира. Ибо идея «правового союза людей под властью законов вообще» может одна – если она не будет предпринята и осуществлена революционным путем, скачком, т.е. насильственным ниспровержением существующей до сих пор дефектной конституции (ибо в этом случае между ними наступит момент разрушения всех правовых условий), а путем постепенной реформы в соответствии с установленными принципами» – «привести в непрерывном приближении к высшему политическому благу, к вечному миру» (стр. 186).
Однако это высшее благо было рассмотрено годом ранее – в том же году Пруссия заключила особый мир с Французской республикой – в специальном труде философа, его знаменитом трактате «О вечном мире». Сам Кант называл его «философским наброском». Но мы можем назвать его политическим завещанием. Ведь он выходит далеко за рамки простого мирного трактата, за который его обычно принимали из-за названия. Скорее, в нем он выразил свои сокровенные политические мысли более свободно, чем в «формально-систематической юридической доктрине», связанной с его лекциями. В своих письмах, а также в кратком предисловии он называет работу «грезами», но это полуироничное слово, по сути, призвано защитить его от «злобного толкования» «мудрых государственных деятелей», которые в иных случаях смотрят на простого теоретика «с его пустыми идеями» с величайшим самодовольством, но как только он говорит им неприятные истины, они «чуют в нем опасность для государства» (Предисловие, стр. 149).
Прежде всего, в документе вновь открыто выражен принцип Руссо, который прусские правители того времени осудили как «якобинство», что без идеи первоначального договора «не может быть придумано никакого права над народом» (стр. 151). Далее: «Ни одно государство не может насильственно вмешиваться в конституцию и правительство другого государства» (Статья V, стр. 153). И первая окончательная статья о вечном мире гласит: «Гражданская конституция