себя, прошёл ещё почти год.
Снова лето. Знойное. Южное. Когда плавится асфальт. Тонкие шпильки протыкают поверхность тротуара. Закон моды, гласящий «если сверху закрыто, снизу открыто, или наоборот, но никак иначе» – не работает. Открыто всё. И снизу, и сверху. Девочки носят короткие юбки, едва прикрывающие трусики. Сверху декольте «до пупа», как говорят бабки на лавочках. До моды ли, когда жара под сорок, ни дуновения ветерка и парит от раскалённого тела? А тебе при этом шестнадцать и нет ещё ни лишних килограммов, ни целлюлита, впрочем, о котором тогда никто не рассуждал. В стране всё нельзя. Секса нет. Но хоть одеться (вернее, раздеться), как душе угодно, можно? Можно! Если нельзя, но очень хочется…
Вы встречаетесь. ГорЯ от жАра летнего зноя и возбуждения. От распирающих чувств. Чувств чего? Влюблённости? А может, желания? А не одно ли это и тоже? Тогда казалось, что влюблённость. Теперь думается – желание. Встречаетесь и… будто соскучившиеся молодожёны, бросаетесь друг на друга.
– Что же ты… меня мучила… почему не хотела… я так ждал… мечтал… а ты… – говорит он в короткие паузы между долгими поцелуями.
– Целый год… (поцелуй в щёку) …не мог забыть… (поцелуй в шею) …искал тебя… (поцелуй в плечо) …смотрел издали… (поцелуй в губы) … следил…
– Следил… не придумывай…
– Помнишь… (поцелуй в щёку) … восьмого марта… (поцелуй в шею) … я позвонил твоей подруге (поцелуй в губы) … помнишь…
Ты вспоминаешь. А ведь правда. У тебя дома нет телефона. А у неё есть. Вы тогда собирались на дискотеку.
– Тебя, – папа подруги удивленно подал трубку.
Ты тоже удивилась. Звонил он. Пригласил пойти с ним в его компанию отметить женский праздник… но ты же уже обещала подруге.
– Я не могу…
Да, было-было…
Это ты не видела его. Его не было в школе. Где увидишь? Но он… ОН видел тебя. Знал, куда и когда ты шла такого-то числа. Рассказал, в чём ты была одета. И что снилась ему почти каждую ночь.
Вы сидите на лавочке в парке. Обнявшись так плотно, словно слепленные цементом. Потом он провожает тебя домой. Вы целуетесь… целуетесь, останавливаясь через каждые пять метров. Нет, через три. Остановились. Целуетесь. Ночь. Вы сливаетесь со стеной дома и с темнотой. Над вами тусклый свет из открытого окна, достаточный чтобы вы видели глаза друг друга.
– Сколько можно? Говорю, не кури в комнате! Чёрт бы тебя побрал! – визжит женщина.
– Не ори, как судорожная, не курю я в комнате, я курю в окно, – громкий, будто в рупор, грудной прокуренный голос прямо над вами.
Поднимаете головы. Крупная голова в жёлтом прорезе окна. Дядька освещён и отлично виден. Это вы в темноте. И он вас не замечает. Сигаретный дым струится наверх. На вас сыплется пепел. Вы смеётесь и убегаете.
Вы идёте долго. Нескончаемо долго. Потому что идти не хочется. Хочется стоять и целоваться. Подойдя к твоему дому, ещё долго стоите у ворот во двор. И целуетесь. И целуетесь. И не можете нацеловаться.
– Уже