деньги, и та отправлялась в путь.
«А вчера на обед жевал в одиночестве бутерброд и запивал его пепси-колой», – вспомнил Семен Семенович, – «Нет, хороший бутерброд – тоже вещь, конечно, но…» Он вздохнул, с грустью вспоминая о временах, когда в стране еще был дефицит.
«Еда – вот что прочно и надолго объединяет людей. Без еды не может состояться коллектив», – так всегда считала мудрая Эльвира Григорьевна. Поэтому, когда кто-нибудь заходил к ней в кабинет, она брала со стола либо конфетку, либо кусочек шоколадки, либо просто рассыпчатое печенье – что было под рукой – и самолично вкладывала в рот подчиненному.
Кто из нас не знает, сколько нежности в этих совместных кормлениях на работе, в любовном потчевании друг друга домашней снедью, затейливыми салатиками и винегретиками из баночки, и обязательно собственной рукой и одной на всех ложкой? «Котик, котик, открой ротик», – и котик покорно открывает пасть, даже если его вот-вот стошнит от брезгливости, и получает законную ложку щедрости, расположения и доброты. А потом «котик» и сам расстарается приготовить что-нибудь повкуснее, чтобы отдать своим ближним долг братской любви. Кто не знает, как много значит порой для установления мира и согласия всего лишь долька апельсина или кусочек яблока? Не принять подобный дар просто невозможно, это все равно что не протянуть руки для пожатия – а вдруг в ней камень зажат? Это все равно что заподозрить дарителя в намерении тебя отравить. Но ведь никто еще не умирал от ложки свежайшего винегрета. Правда, я слышал, что однажды целый отдел уважаемого научного института загремел в инфекционную больницу после такой вот трапезы из одной баночки, но это же явно досадное исключение!
И вот, когда уже все сидели за столом и перед каждым стояла тарелка, от которой соблазнительно поднимался пар, появлялась сама Эльвира Григорьевна и ставила на стол в довершение завидного изобилия банку икры или коробку дорогих конфет, из «директорского фонда», т.е. из личного своего сейфа, где подобные роскошества хранились на случай деловых дарений. И тут обед начинался.
Ели молча и сосредоточенно, и только насытившись, принимались за разговоры. Семен Семенович слыл в магазине великим остроумником, поэтому его просили рассказать анекдот. И Семен Семенович с артистизмом рассказывал в сотый раз про армянку, которая спала со всеми жильцами дома, а когда мужу сказали об этом, он ответил: «Она и со мной спит». Смех стихал, и Семен Семенович, грассируя, рассказывал про Сару и гаечный ключ, в котором было одно неприличное слово – этот анекдот ему особенно удавался. Громче всех хохотала матерщинница Любка и просила его повторить. И Семен Семенович повторял, а потом Любка комментировала анекдот, дополняя его пикантными подробностями; беда в том, что передать ее слова литературным языком не представляется возможным.
Смеялись все, кроме Эльвиры Григорьевны. Она могла позволить себе разве что полуулыбку. Всегда, везде, и в дождь и в вёдро, она оставалась серьезной и зорко следила за ходом