была высокой женщиной с длинными светло-русыми волосами, с узким лицом и высокими скулами, и глаза у нее были настолько светлыми, что иного описания, кроме как «белые», я не придумаю. Она была стройной, но не сейчас, и отец подшучивал над ней, на что она не всерьез обижалась. У них всегда были просто замечательные отношения, они друг с другом постоянно шутили, постоянно что-то выдумывали и что-то затевали. Когда Лорса еще не было, я помню, как ночью они сгребали меня в охапку из моей комнаты и сажали на заднее сидение машины, положив путь в какой-нибудь ресторан или на набережную, или в Серебряный Бор, или на пляжи в Строгино. Они брали меня сонного на колени и укрывали пледом, а сами глядели на рассвет, увлеченно разговаривая. Отрывками мне вспоминались разные вещи, вроде их воспоминаний из детства, которыми они друг с другом делились, или, например, обсуждение того, на какой спорт меня хотят отдать. У меня есть отчетливое воспоминание, которое против моей воли доставляло моему чеченскому естеству дискомфорт: как отец, общаясь с мамой, порой прерывался и повторял: «Тут так красиво. Красивее, чем обычно. Кажется, это из-за тебя».
Мы могли сорваться с места и поехать на природу, чтобы расстелить простынку на еще влажной утренней траве, разложить мамины пироги и другие вкусности, и проводить так время до обеда. Помню, как в такие вылазки отец читал что-нибудь, опустив голову маме на колени, пока она теребила мои волосы. С моим взрослением они перестали как-либо проявлять заботу друг к другу при мне – так уж у чеченцев заведено. Иногда мне всерьез кажется, что эти воспоминания – ничто иное, как мое воображение. Потому что теперь они и разговаривают друг с другом при ком-либо редко, что уж говорить о проявлении чувств. Они сильно любили меня, когда я был маленьким. Еще бы – первенец все же. Конечно, они любят сейчас, только я уже вряд ли так их умиляю. Я получал столько внимания, что оно меня утомляло, и я много капризничал, а родители совсем из-за этого не нервничали, потому что всегда были друг с другом рядом, и во всем друг друга поддерживали.
Они не ругались абсолютно никогда. Могло быть так, что отец оказывался чем-то недоволен, и очень резко об этом заявлял, но он быстро остывал и чувствовал вину. Мама никогда на него не сердилась, он просто не давал повода. Он не обижал ее, не был с ней груб и не обрывал ее ни на людях, ни за дверьми кухни. Я не помню вечера, чтобы отец, не будучи в отъезде, был дома позже семи часов вечера. Лишь взрослея, я понимал, что такие родители – большая редкость. Им просто было не до ссор и недомолвок, они никого вокруг не слушали, и не внимали ничьим советам. Они знали все сами – как им поступать, и какие решения принимать. Я был счастлив, что у меня такой пример. Я был счастлив, что они не причиняли друг другу боль.
Лорс родился на следующий день после того, как мне исполнилось одиннадцать, и на меня поначалу он был совсем не похож. Моя внешность была грубым собирательным образом моих родителей: у меня мамины темно-русые волосы, тонкие губы, округлый нос, – который у меня был побит, а у нее очень аккуратен и красив, – отцовские густые широкие брови, разрез глаз и широкое лицо (пускай и далеко не такое