Похвальное слово Бахусу, или Верстовые столбы бродячего живописца. Книга четвёртая
тебе, отнюдь. Что значит молодая память. Лишь бы ты не пропил её.
– Дум спиро, спэро, – ответил ему. – Пока живу, надеюсь.
– Да бросьте вы свою заумь! – возник Сашка. Не понимал он, что мы вроде как резвимся, вспоминая давний рейс на «Грибоедове», тогдашние события, о которых незачем было говорить вслух, но которые оживали в нас, резонируя от огрызков любимой «зауми» Эскулапа. – Лучше поговорим о чём-нибудь весёленьком! – взмолился он.
– К примеру, о крысах, – предложил я. – Между прочим, такого зверя, что у вахтенного на поводке, я ещё не встречал. Даже не думал, что пасюки могут достигать таких размеров.
– Наш доморощенный Барнум уже удавил пленника, – сообщил доктор, – а я не поленился измерить его. Да, редкостный экземпляр: тридцать сантиметров от кончика носа до хвоста и, представьте вьюноши, хвост такой же длины. Сколь мне помнится, это предельный размер для серой крысы. За этого голиафа стоит выпить.
Сперва мы всё-таки выпили за науку зоологию, повторили за Чарльза Дарвина и Галапагосские острова, потом, спохватясь, приняли за упокой души (на «душе» настоял Маркел Ермолаич) представителя вредной, но страшно умной (снова дед Маркел) фауны, умершего насильственной смертью от руки варвара-лапотника, для которого интересы науки – пустой звук. Ибо, признался мне Эскулап, спешил он давеча вовсе не для того, чтобы вставить клизму в чью-то задницу, а ради спасения «великолепного представителя мус декуманус, которого намеревался доставить целёхоньким в местный универ на благо той же науки».
– У меня в каюте давно уже пакостит такая же скотина, – мрачно изрёк Сашка. – Третья пара носков исчезла. Жрёт их, что ли?
– А то нет? – поддел я его. – Жирные, поди? Одну – на завтрак, другая – ленч. Ты их стирай почаще, – посоветовал ему. – С мылом, в горячей воде. А ты наверняка ставишь их в угол вместе с сапогами.
Он обиделся.
– Ты за своими смотри! Линчуют твои портянки или бомбошки отгрызут, тогда, небось, не то запоёшь.
– Саша, я же пошутил! Сам же просил чего-нибудь весёленького.
– Ладно, чего уж… – пробормотал он, разливая водку.
Дед Маркел принял стакан и снова поднял его, разглядывая на просвет. До сих пор тараканы шуршали по углам и суетились под ногами возле крошек, однако храбрый лазутчик, взобравшийся на подволок, не удержался на верхотуре и сорвался прямо в дедов стакан.
– Хорошая смерть! – сказал дед, вытаскивая за усы рыжего прусака. – Готов. Спёкся. Шнапс он бы выдержал, но русская водка мигом доконала тевтона. А вообще… «Любовь пройдёт. Обманет страсть. Но лишена обмана волшебная структура таракана». Строчки сии я услышал, вьюноши, в далеком узилище, где крыс было столько же, сколько тараканов, а тараканов столько, сколько зэка. Я, Миша, как будто, рассказывал тебе о страдальце-философе, которого мне иногда удавалось вытаскивать из-за проволоки в свой лекпункт?
– Кажется, что-то было.
– Мы с ним, конечно, философствовали,