поднялась на ноги и подошла к окну. Заскрипели доски, изъеденные и изуродованные временем. Идеальной обителью вечности казалась распространившаяся по всему горизонту степь. Земля и ночь сомкнулись в едином существе, и существо это было пронизано древним зовом, который манил каждую неспящую душу причаститься к великому единству; этим желанием исполнилось и сердце Бонни, желание крепло в той мере, пока она всматривалась в самую сердцевину ночи: там обитал покой, там не было слышно ни выстрелов, ни криков, и любовь бессмертна, как бессмертен бог. Среди этой ночи они будут с Клайдом, будут вечно предаваться любви.
– Бонни, – раздался позади голос Клайда, – в последний раз прошу тебя.
Голос Бонни прозвучал слабо, словно она вот-вот провалится в сон:
– Нет, Клайд.
Разбитое окно смотрело на Бонни отражениями измождённого, худого лица, и глаза ярко блестели, как драгоценные камни. Казалось, пространство по ту сторону стен не могло смотреть на человека иначе, как через отражения – осколками они рассыпаны по земле и в разнобой голосят под самым небосводом.
Раздался шум, захрипела чья-то глотка, словно её только что полоснули ножом; Бонни пришла в себя и резко обернулась.
Клайд дотянулся до «кольта» и уже приставил дуло к виску. Палец никак не мог нажать на крючок. Клайд схватился за рукоять двумя руками. Его лик озарила безумная улыбка, бледная кожа высветила гнилые впадины в дёснах и остатки обломанных зубов; глубоко в горле клокотала кровь. Бонни резко подскочила к Клайду, как раздался гром; яркой вспышкой темнота вздохнула и на несколько мгновений перестала дышать. В комнате воцарилось безмолвие. Бонни, не смея пошевелиться, вглядывалась в темень, пока глаза не стали различать очертания тела – как оно вырисовывается густыми, томными мазками среди полутьмы.
Клайд снёс себе полголовы. Глаза его устремили удивлённый взгляд куда-то вверх – где стропила упирались в стену. У Бонни не осталось сил на чувства; под кожей всё очерствело, и сердце билось мерно и бесстрастно. Она подошла и присела к трупу.
Эта была завораживающая картина. В темноте поблёскивала кровь – она широкой лужей растекалась по пыльным доскам, просачивалась в щели; как неспешное, мудрое животное, кровь исследовала новое место обитания. Бонни не могла оторвать взгляда от лица своего возлюбленного – её очаровывала безупречная белизна, словно лицо было только что выточено из чистого мрамора; она даже могла заметить синеватые прожилки на подбородке, у краешков губ, под глазами – прожилки расходились, как русла маленьких речек, и уходили глубже под кожу. У Бонни не оставалось сомнений: Клайд причастился к заветному единству, и ветер, вновь занявшийся дикий пляской, закружил в безумном вихре и душу Клайда. Бонни опустилась к трупу и поцеловала его в ледяные губы. Прохладный сок среди жаркого полдня, широкое лоно загородного озера, которое с радостью принимает в себя очередное тело, как-то решившее скрыться от палящего солнца, – это был первый настоящий поцелуй, которым Бонни хотела бы упиваться до конца жизни, и даже после смерти