было ни природных преград, ни слишком сильного противника. Слова «тяжело в ученье – легко в бою» звучат в этом контексте не столь уж хрестоматийно. Появляясь там, где по физическим законам и испытанным правилам войны он никак не мог быть, бросая своих солдат в бой на многократно превосходящего неприятеля, требуя от них: «Делайте на войне то, что противник почитает за невозможное», Суворов всего лишь пользовался плодами того, как он воспитал самого себя, а вместе с собой – и своих богатырей.
К тому, что Суворов стал солдатом и генералиссимусом вопреки своим физическим данным, но исключительно благодаря силе духа, следует добавить, что он отнюдь не был «золотым мальчиком», начавшим военную карьеру благодаря влиятельным родителям.
Его более-менее влиятельный дед Иван Григорьевич умер в 1715 г., ещё до отправки отца на учёбу за границу. Из всей семьи важные должности занимал дед Александра по матери, служивший в 1711–1719 гг. вице-губернатором Санкт-Петербурга, а с 1722 г. – президентом Вотчинной коллегии (ведомства по земельным владениям дворян). Но к моменту записи Александра в службу умер и Федосей Семёнович Мануков (1742).
В отношении якобы мешавшего Суворову «засилья иноземцев» легенда о юности полководца тоже полна заблуждений. Считают, что отец Александра не хотел записывать его в военную службу по слабости здоровья, а также в связи с всевластием иностранцев при дворе и в армии императрицы Анны Иоанновны. Только после прихода к власти Елизаветы Петровны (и то не сразу) он был в числе других дворянских недорослей зачислен сверх штата в лейб-гвардии Семёновский полк. Это произошло 22 октября 1742 г.
У этого наемника-историка два зеркала: одно увеличительное для своих, а уменьшительное для нас. Но потомство разобьет вдребезги оба.
При чем здесь иноземцы, особенно армейские, неясно. Полководец, не раз говоривший: «Горжусь, что я русский», – всю жизнь высоко ценил разнонациональных офицеров и генералов, верно служивших России. В его глазах Багратион и Кутузов, Дерфельден и Милорадович, Розенберг и Ермолов были одинаково русскими. Возмущение Суворова вызывали лишь попытки принизить славу России, русского оружия, слепо подражать порядком битым этим оружием противникам. Вслед за Петром I он с законной гордостью писал: «Природа произвела Россию только одну – она соперниц не имеет».
В отличие от «ура-патриотических» историков Суворов никогда не уничижал своих иностранных союзников. Даже после Швейцарского похода, когда австрийское правительство предало Россию и поставило ее армию на край гибели, генералиссимус писал старому боевому товарищу принцу Кобургу: «Мы обязаны всеми подвигами соединению двух первых армий в Европе в непобедимую Российско-Австрийскую армию. И если снова начинать кампанию, то необходимо сблизиться в системах. Иначе не может быть ни спасения для человечества, ни восстановления угнетенных государей и религии» (П 665).
Мало того – полководец всегда воздавал должное доблестному