Похвальное слово Бахусу, или Верстовые столбы бродячего живописца. Книга пятая
заставлял себя осилить пару страниц и в конце концов отложил книжки и включил «ящик», чтобы подогреть нервы каким-либо боевиком, в надежде что беготня, пальба, погони и прочая тряхомудия дадут мне соответствующий импульс, побудят к движению.
Перебираясь с канала на канал, наткнулся неожиданно на передачу о нынешних отшельниках. О людях, которые уходили в леса, довольствуясь шалашом и даже… «одеялом» из снега! Психологи время от времени встревали в сюжет с комментарием, говоря что-то о «самодостаточной психике» этих нелюдимов, которые и в толпе остаются наедине с собой. Говорили они о геопатогенных зонах в местах тектонических сдвигов земной коры, о чудесах в местах сих разломов, которые странным образом действуют на человека, а мне вспомнился геолог Шацкий (уж не родня ли, хе-хе, нашего Ваньши?) у Паустовского. У того поехала крыша из-за девонского известняка, который якобы аномально действует на живущих в этой местности. И психологи подтверждали это. На этой, мол, почве и случается сдвиг по фазе у людей, предрасположенных ко всякой зауми. А ведь без неё, заполонившей газеты, журналы и некоторые телеканалы средней руки, жизнь нынешнего хомо сапиенса просто немыслима. Сколько же народу свихнулось на мистике, астрологии, гадании на бобах, кофейной гуще, сглазах, заговорах и прочей чуши?! Имя им легион.
После подобных мыслей я уже не смотрел на экран. Как бы и мне не свихнуться на здешнем гранитном подиуме, думал я и думал о том, что хоть я и живу с Подругой в обихоженной избе и не стал ещё ни таким же лешим, как персонажи с телеэкрана, ни подобием отшельника Оберлуса с острова Гуда, описанного Германом Мелвиллом, однако и редкие встречи, даже с приятными людьми, стали мне в тягость, ибо томился теперь я одним желанием: поскорее расстаться с любым гостем и, затворив за ним дверь, уединиться, молча забившись в угол. Что и говорить, если добрая выпивка в хорошей компании перестала приносить всякое удовольствие. Да, люди стали меня утомлять. С ними нужно говорить, поддерживать беседу, а ведь можно просто молча пошептаться при случае с бутылкой, уединившись в том же углу. Выкуришь сигарету после трёх-четырёх стопарей, закроешь глаза и слушаешь себя, единоличное копошение в своих мозгах, а шум в голове при этом – ускользающий след разрозненных мыслей – так же бездумен, как шорох волны, лижущей прибрежные окатыши жёлтым языком пены, и так же завораживает, как луна, всплывающая медленно из морских глубин. И нет нужды что-то кому-то объяснять. Да и кому объяснять? Себе? Луне? Бутылке? Или скользким голышам, что скрываются под накатившей волной, и тут же, как Афродита, выходят из пены? А те голыши, если и не видели Афродиту, то Акулину или Агафью прошлых времён – безусловно. Нынче они обречены, корчась под ногами какой-нибудь хищницы из современного зверинца, созерцать её даже без тряпочки на сиськах и с ниткой промеж ягодиц. Здесь, вдали от шума городского, можно слушать свои и мышиные шорохи и без выпивки, глядя