комнатенку, выкрашенную зеленой сортирной краской, Погребняк ворвался, словно суровый северный ветер. У попивающих торопливый утренний кофе коллег даже шевельнулись волосы на макушках.
– О, быстроногий олень! Бушь? – с набитым ртом проговорил плотный рыжий Вася, шурша фольгой, в которую заботливая Васина жена упаковала копченую курицу. – А то, как всегда, с утра не жрамши. Когда уже женишься, Гробушок? Аха-ха!
Вася – тот еще звездобол-затейник, но Погребняку сейчас было не до его шуток и курицы в фольге.
– И тебе доброго утра! Бессинджер где?
– Отлить пошел. Потом, наверное, в курилку отправится, налегке! Апха-пха!
Оставив Васю громыхать, Погребняк, перепрыгивая через две ступеньки, ринулся к курилке, где, присев на батарею, посасывал сигарету Бессинджер.
Обменявшись кратким рукопожатием, мужики молча курили минуты две. Было такое ощущение, что они и не прерывали утреннего телефонного разговора.
– Ну и что??
– Ну и вот: короче, признаков взлома и ограбления не выявлено, дверь центрального входа была открыта ключом. При осмотре тела Корсакова установлено, что скончался он от колото-резаной раны в область шеи и, как следствие, кровопотери. Пропороли ему яремку, Леха. Если бы сонную – тогда бы сразу, того… А так он еще с десяток минут помучился. Рана слева, стало быть, нападавший либо стоял к нему лицом, либо был левшой. Ладно, теперь что касается его дочери: девушка была облита жидкостью для розжига и подожжена, собственно, с этого и начался пожар.
– Твою ж маковку! – выдохнул Леха.
– И я о том же. У погибшей больше всего пострадало лицо, передняя поверхность шеи и туловища, кисти рук. На лице там практически все до костей сгорело. – Бес поморщился, сделал пару интенсивных вдохов, глубоко затянулся и продолжил: – Задняя поверхность волосистой части головы и шеи, а также спины и нижних конечностей уцелели.
Погребняк мерял неторопливыми шагами полтора метра курилки и тер подбородок. Окурок в его зубах еле тлел.
– Фильтр куришь, братан, – усмехнулся Бессинджер.
– Шпашибо, я жамечил, – Погребняк выплюнул чупик, тут же воткнув на его место новую сигарету. – Слууушай, а может, папаня с дочей переругались не на жизнь, а насмерть и укокошили друг друга, так сказать, без посторонней помощи? Я так понял, дочурка была тот еще фрукт, над отцом измывалась – не приведи Господи…
– Не, Лех, не прокатит. Корсаков в дочке души не чаял. Да и не ругались они никогда. Но это, опять же, со слов знакомых, соседей и прочей шелупони, а что у них там дома между собой творилось – никто не знает. Так что, Гробушок, все может быть, все может быть.
– Хорошо, пусть так. Тогда кто кого первый грохнул? Папаша дочь поджег, а потом ткнул себя в шею левой рукой? А кстати, он правша был или левша? Мы же сейчас никакие версии