случилось, разделяя одно мысленное пространство. Забавно – ведь ты нервничаешь, когда начинаешь думать о том, чтобы жить с женщиной, но присутствие одной из них у тебя в голове проблемой не было.
– Что ты имеешь в виду?
– Господи, ты же здесь самый умный. Думай! – Он уставился на меня долгим взглядом, пытаясь подтолкнуть мысли.
Мой желудок провалился в какую-то бездонную пропасть, челюсть отвисла.
– Нет, – сказал я. – Это… это невозможно.
– Когда мамочка и папочка очень сильно любят друг друга, – произнес мой двойник, словно обращаясь к маленькому ребенку, – когда они живут вместе, обнимаются, целуются и становятся близки…
– Я… – Мне стало нехорошо. – Ты хочешь сказать… Я забеременел?
Мой двойник вскинул руки:
– Наконец он понял!
За долгие, долгие, долгие годы работы чародеем я сталкивался со всевозможными концепциями, доктринами и разновидностями мышления, от странных до совершенно безумных. Ни одна из них не подготовила меня к подобному. Никоим образом. Никак.
– Как это… Это даже не… Какого черта?! – воскликнул я.
– Духовная сущность, – спокойно ответил мой двойник. – Зачатая тобой и Лаш. Пожертвовав собой ради тебя, она совершила акт бескорыстной любви – а любовь по сути есть созидающая сила. Неспроста акт любви является актом созидания. Ты ведь помнишь? Что было после ее смерти? Ты все равно мог играть музыку, которую она тебе подарила, хотя сама Лаш погибла. Ты мог слышать эхо ее голоса.
– Да, – потрясенно ответил я.
– Причина в том, что часть ее осталась, – сказал мой двойник. – Часть ее… и часть тебя.
И он мягко откинул черное одеяло.
Она выглядела ребенком лет двенадцати, на самой границе детства, перед тем как гормональный взрыв вызовет череду быстрых изменений, ведущих к юности. Ее волосы были черными, как у меня, а глаза – ясными, сине-зелеными, как любила Лаш. Ее черты казались смутно знакомыми, и я в приливе внезапного озарения понял, что ее лицо создано из лиц дорогих мне людей. Квадратный, соразмерный подбородок Кэррин Мёрфи, округлые щеки Ивы Архива, овал лица Сьюзен Родригес. Нос принадлежал моей первой любви, Элейн Мэллори, волосы – моей первой ученице, Ким Дилэйни. Я знал, потому что это были мои воспоминания, прямо передо мной.
Ее веки неуверенно трепетали, и она дрожала так сильно, что чуть не падала. На ее ресницах был иней; у меня на глазах он покрыл ее щеки.
– Она духовная сущность, – выдохнул я. – О господи. Она дух разума.
– Вот что бывает, когда смертные путаются с духами, – сообщил мой двойник без особого пыла.
– Но Мэб сказала, что она паразит.
– Многие люди называют так в шутку плод, – ответил он.
– Мэб назвала ее монстром. Сказала, что она причинит вред самым близким мне людям.
– Она дух разума, совсем как Боб, – ответил мой двойник. – Порождение духа гребаного Падшего ангела и сознания одного из самых могущественных чародеев Белого Совета. Она родится, обладая знанием и силой, но не будет