пальцем в потолок, где через отслоившуюся краску проступали черные прожилки, и что-то рассказывать.
Мы закончили осмотр «места преступления», зашли на кухню, Жданов продолжил:
– Сначала появились просто капли. Потом – пятна. Потом вокруг них намокло, а потом… Уже они…
– Кто?
– Трупья!
– Какие еще трупья?
– Нет, струпья!
– А… струпья! – успокоился я. – Ну да…
Жданов еще что-то говорил, а я вспоминал наш с Юлей секс: всего в трех метрах выше этой пестрой ужасной кухни мы лежали на полу, наши тела сплетались «звездочкой», рты дышали друг в друга словами «всегда» и «люблю».
Я достал две купюры по пять тысяч, положил на стол. Рыжие бумажки слились с пестрой клеенкой. Жданов покивал и замолчал.
– А вы это… Можете все-таки проверить котел?
– Да, проверю.
– Хозяйка-то опять в Париж укатила? – спросил он со всем возможным сочетанием раболепия и ненависти к тем, кто «укатывает» в Париж.
– Нет, не в Париж, не знаю.
– Э-кхе! – Жданов взял купюры, посмотрел на свет, проверяя, кивнул.
Я встал и вышел.
В этот раз верхний замок долго не поддавался. Я давил и тянул, боясь, что Жданов пойдет за мной и будет сам проверять, выключен ли котел. Наконец, замок открылся.
Зашел в ванную, открыл люк, проверил котел: тот был выключен. Хотел уйти, но пошел в спальню.
Лег на кровать – на ту половину, где раньше спала Юля. Стянул покрывало, уткнулся в подушку, пытался почувствовать «Ангелов и демонов», хоть чуть-чуть. Ничего. Выдвинул тумбочку: внутри лежала свернутая конвертом Юлина рубашка-пижама.
Понюхал. Тоже ничего.
В нижнем ящике нашел обувную коробку с фотографиями, достал несколько снимков. На одном был отец Юли в летной форме. На фотографии ему лет сорок, и он был удивительно похож на Юлю – точнее, она на него. На втором фото —Юля лет десяти, она с Лерой и, скорее всего, младшим «бывшим» братом. Они стояли на фоне куста гладиолусов в каком-то парке. Вроде бы рядом, но удивительно, насколько далеко друг от друга. Бывший брат и бывшая сестра… На остальных фото была обычная жизнь обычных советских семей: на Новый год – стол с вазой мандаринов, салатами, солеными огурцами, оливье в хрустальных «ладьях», с тонкой вытянутой бутылкой «Кизлярского» и парой пузатых – шампанского «Советское»; поездки на дачу; поход за грибами; пляж на Черном море…
Под фотографиями лежал желтый прямоугольник. Блокнот «Молескин». В правом верхнем углу портрет Хемингуэя – окладистая борода, взгляд старика, смотрящего на море.
Взгляд, который говорит: «Я все знаю».
Желтый. Часть 1
Не хочется портить первую страницу «Желтого» таким штампом, но…
Я расскажу, как все было.
Я сама убийца и поэтому знаю, кто убийца.
Отец говорил: большинство авиакатастроф случаются при взлете и посадке, очень редко – в полете.
Я оглядываюсь на свою жизнь и понимаю: так и есть.
И мне не посадить этот «самолет». Но я смогу оставить после себя «черный ящик», который запишет причины